Кристофер Мур - Агнец

— Секундочку, ты же не еврей. Мне показалось, ты не веришь ни в какую религию.

— А мне собаки натявкали, что он Мессия. Им я верю. Передай Джошуа, что я им верю.

— Собаки натявкали?

— Они ж еврейские собаки.

— А, ну да. Расскажешь потом, как тебе с яйцами удалось.

— Шалом.

Кто бы мог подумать, что Джошуа найдет первого апостола в грязи, среди собак Назарета? Бле-эээ.

Джоша я отыскал в синагоге — он слушал лекцию фарисеев о Законе. Я пробрался через кучку мальчишек, сидевших на полу, и прошептал:

— Варфоломей знает, что ты Мессия.

— Дурачок? А ты не спросил, давно он это знает?

— Говорит, ему деревенские собаки натявкали.

— У собак спрашивать мне в голову не пришло.

— Еще говорит, мы должны жить просто, как собаки, ничего с собой не таскать, и главное — никакой манерности, что бы это ни значило.

— Это Варфоломей сказал? На ессеев похоже. А он гораздо умнее, чем кажется.

— Еще он хочет научиться лизать себе яйца.

— Я уверен, что в Законе это где-то запрещено. Спрошу у ребе.

— Не думаю, что тебе стоит заводить об этом речь с фарисеем.

— А ты отцу своему про ангела сказал? — Нет.

— Хорошо. Я поговорил с Иосифом, и он разрешил мне учиться с тобой вместе на каменотеса. Я не хочу, чтобы твой отец передумал меня учить. Ангел бы его, наверное, напугал. — Тут Джошуа посмотрел на меня, отвернувшись от фарисея, который продолжал гун-деть на иврите. — Ты что, плакал?

— Кто, я? Нет, это меня от Варфовой вони прошибло. Джошуа положил руку мне на лоб, и вся печаль и волнения моментально отхлынули. Он улыбнулся:

— Так лучше?

— Я ревную к тебе Мэгги.

— Это может быть вредно для шеи. — Что?

— Лизать себе яйца. Шея напрягается.

— Ты меня слышал? Я ревную Мэгги к тебе.

— Я еще учусь, Шмяк. И некоторых вещей пока не понимаю. Господь рек: «Я Бог ревнующий». Значит, ревность, наверное, — штука хорошая.

— Но мне от нее так фигово.

— Видишь, в чем закавыка, значит? Тебе от ревности фигово, но Господь ревнует, значит, это должно быть хорошо, однако если пес лижет себе яйца, ему это, похоже, нравится, но по Закону — плохо.

Неожиданно Джошуа вздернули за ухо на ноги. На него свирепо уставился фарисей:

— Закон Моисея слишком скучен для тебя, Джошуа бар Иосиф?

— У меня вопрос, ребе, — ответил Джошуа.

— О господи. — И я закрыл голову руками.

Вот еще почему я терпеть не могу эту небесную шваль, с которой вынужден делить номер: сегодня я обнаружил, что оскорбил нашего неустрашимого официанта Хесуса. Откуда мне было знать? Когда он принес нам на ужин пиццу, я дал ему одну из тех американских серебряных монеток, что мы получили в лавке сладостей «Кинобон» при аэропорте. Хесус фыркнул — фыркнул! — а затем, немного поразмыслив, сказал:

— Сеньор, мне известно, что вы иностранец, поэтому можете не знать. Такие чаевые — просто оскорбление. Вы лучше подпишите счет на обслуживание в номер, чтобы у меня к жалованью автоматически прибавлялось. Я вам это говорю, поскольку вы очень добры, и я знаю, что вы не хотели меня обидеть, но какой-нибудь другой официант плюнет вам в тарелку, если вы ему столько на чай дадите.

Я злобно покосился на ангела: тот, как обычно, валялся на кровати и таращился в телевизор. И тут до меня впервые дошло, что он не понимает языка Хесуса. Ангел не обладал способностью к языкам, которой одарил меня. Со мной он разговаривал на арамейском, видимо, знал иврит, по-английски понимал ровно столько, что хватало на телевизор, но по-испански не петрил ни слова. Я извинился перед Хесусом и отправил его восвояси, пообещав, что ему воздастся сторицей. После чего повернулся к ангелу:

— Придурок, эти монеты, эти твои даймы — они в этой стране почти ничего не стоят!

— Ты о чем это? Они же похожи на те серебряные динары, которые мы выкопали в Иерусалиме. Они должны стоить целое состояние.

В каком-то смысле он, конечно, был прав. Восстав с его помощью из мертвых, я повел его на кладбище в долине Еннома, и там по-прежнему лежала кровавая плата — тридцать серебряных динаров, под камнем, куда их положил Иуда две тысячи лет назад. Чуть-чуть потускнели, а так — совсем как в тот день, когда я его там застал. И в точности похожие на здешнюю монету, которая называется «дайм» (только на динарах — лик Тиберия, а на этих — какого-то другого кесаря). Динары мы отнесли торговцу древностями в Старом городе (почти не изменившемся с тех пор, как я последний раз по нему ходил, вот только Храм исчез, а на его месте стояли две громадные мечети). Торговец дал нам за динары двадцать тысяч долларов американскими деньгами. На них мы сюда и приехали, а теперь положили у портье в сейф — на дальнейшие расходы. Ангел сказал мне, что даймы должны быть равной с динарами стоимости, и я, как последний дурак, ему поверил.

— Ты должен был меня предупредить, — сказал я ангелу. — Я бы и сам понял, если б вышел отсюда наружу.

— Тебе работу нужно закончить, — сказал ангел. А затем вскочил на ноги и завопил телевизору: — Гнев Господень на твою голову, Стефанос!

— Ты на кого, к чертям собачьим, орешь? Ангел затряс пальцем перед экраном:

— Он подменил младенца Катерины на его злобного близнеца, которого зачал с ее сестрой, пока та была в коме, однако Катерина не сознает сего греховного и злого деяния, поскольку он сменил ему лицо, чтоб походил на менеджера банка, который отказывает мужу Катерины в праве выкупа закладной на его бизнес вследствие просрочки. Если б я не сидел тут с тобой в западне, я бы лично отволок подонка прямо в ад!

Уже несколько дней ангел смотрел по телевизору одни сериалы — попеременно орал в экран и обливался слезами. Даже перестал заглядывать мне через плечо, и я просто пытался не обращать на него внимания, а тут понял вдруг, что происходит.

— Это все понарошку, Разиил.

— Ты это о чем?

— Это же драма. Такие у греков раньше были. Они все — актеры в пьесе.

— О нет, никому не под силу притворяться таким злом.

— Я больше тебе скажу. Человек-Паук и Доктор Осьминог? Тоже понарошку. Персонажи пьесы.

— Ах ты лживый пес!

— Ты б хоть раз из номера вышел да послушал, как настоящие люди разговаривают, кретин ты белобрысый. Сам бы дорубил. Но нет, ты уселся мне на плечо, как дрессированный попугай. Я две тысячи лет назад помер — и то знаю такие вещи.

(По-прежнему надо заглянуть в ту книгу из ящика. Я просто надеялся — такой крохотной надеждой — выцыганить у ангела хоть пять минут одиночества.)

— Ничего ты не знаешь, — ответил Разиил. — В свое время я ровнял с землей целые города.

— Вот я и думаю, а те ли города ты ровнял? Незадача выйдет, если ты снова перепутал?

И тут на экране возникла реклама журнала, обещавшего «заполнить все пробелы» и рассказать всю подноготную обо всех без исключения мыльных операх. Журнал так и назывался: «Дайджест мыльных опер». Глаза ангела расширились. Он схватил трубку и набрал номер портье.