Кристофер Мур - Агнец

Она ничего на это не сказала — лишь посмотрела так, будто у меня на лбу огненными буквами отпечаталось: «Врун».

— Это не я придумал, — сказал я. — Это все Джошуа.

— Тогда пойду, — сказала она.

Аллилуйя, получилось. Я наконец заставил ангела выйти из номера. Все было так.

Разиил позвонил портье и распорядился прислать в номер Хесуса. Через несколько минут наш друг-латинос стоял навытяжку возле ангельского ложа.

— Скажи ему, что мне нужен «Дайджест мыльных опер», — велел Разиил.

Я перевел на испанский:

— Добрый день, Хесус. Как ты сегодня поживаешь?

— Я поживаю хорошо, сэр, а вы?

— Лучше некуда, особенно если учесть, что вот этот человек держит меня тут заложником.

— Вели ему поторопиться, — сказал Разиил.

— Он что — по-испански не понимает? — спросил Хесус.

— Ни бельмеса, но если ты вдруг заговоришь на иврите, мне каюк.

— Вы в самом деле заложник? А я все думаю, почему вы из номера никуда не выходите. Может, полицию вызвать?

— Это не обязательно, но прошу тебя: покачай головой, как будто извиняешься.

— Чего так долго? — спросил Разиил. — Дай ему денег и пусть идет.

— Он говорит, что ему не позволено покупать для тебя печатные издания, но он может показать тебе дорогу туда, где ты их сам сможешь приобрести.

— Это курам на смех. Он слуга или кто? Пусть делает, как я сказал.

— Господи, Хесус, теперь он спрашивает, не желаешь ли ты испытать на себе всю мощь его мужской наготы.

— Он что, спятил? У меня жена и двое детей.

— К сожалению, спятил. Покажи ему, пожалуйста, что тебя его предложение оскорбило до глубины души, и в знак этого плюнь в него и выскочи из комнаты.

— Ну, я не знаю, сэр, все-таки плеваться в гостей…

Я протянул ему пачку банкнот: он уже научил меня, каким должен быть размер чистосердечной благодарности в этой стране.

— Прошу тебя — ему это лишь пойдет на пользу.

— Будет исполнено, мистер Шмяк. — И Хесус запустил впечатляющий харчок, который приземлился на грудь ангельского халата, где разлетелся брызгами и потек струйками.

Разиил вскочил на ноги.

— Хорошая работа, Хесус, теперь выругайся.

— Хуедрочка!

— По-испански, пожалуйста.

— Извините, я хвастался своим английским. Я знаю много неприличных слов.

— Молодец, но все равно будь добр — по-испански.

— Pendejo! [1]

— Великолепно, теперь выскакивай из комнаты.

Хесус развернулся и с неистовым топотом вылетел за дверь, которой громко за собою хлопнул.

— Он в меня плюнул? — Разиил никак не мог поверить своим глазам. — В Ангела Божия? И он в меня плюнул?

— Да, потому что ты его оскорбил.

— Он назвал меня хуедрочкой. Я слышал.

— В его культуре, Разиил, смертельное оскорбление — просить кого-то купить тебе «Дайджест мыльных опер». Нам еще повезет, если он в следующий раз согласится принести нам пиццу.

— Но я хочу «Дайджест мыльных опер».

— Он сказал, что его можно купить в киоске на улице. Хочешь, я схожу?

— Придержи коней, апостол, знаю я твои штучки. Сам куплю. Ты сиди тут.

— Тебе же, наверно, деньги понадобятся? — И я протянул ему несколько купюр.

— Если выйдешь из номера, я отыщу тебя в тот же миг. Тебе это известно?

— Абсолютно.

— От меня не скроешься.

— Даже не мечтаю. Давай быстрей. Он как-то боком прошаркал к двери.

— И не пытайся от меня запираться, я возьму с собой ключ. Не то чтобы он мне требовался — я же все-таки Ангел Божий.

— А также хуедрочка.

— Я даже не знаю, что это такое.

— Иди, иди, иди, — вытолкал его я. — Бог в помощь, Разиил.

— Пока меня не будет, пиши евангелие.

— Будь спок. — Я захлопнул дверь у него перед носом и накинул на нее крючок.

К тому моменту Разиил отсмотрел несколько сотен часов американского телевидения. Мог бы и заметить, что, выходя на улицу, люди надевают обувь.

Как я и подозревал, книга — Писание, однако на этаком цветистом английском, языке, коим я пользуюсь теперь. Перевод Торы и Пророков с иврита иногда кривоват, но первая часть все равно похожа на нашу Книгу. Поразительный все-таки язык — английский. Столько слов. В наше время их было гораздо меньше — от силы сотня, мы пользовались ими все время, и тридцать служили синонимами «вины». А в этом языке можно богохульствовать часами и ни разу не повториться. Целые стаи, косяки и стада слов. Потому я и должен рассказывать историю Джошуа на этом языке.

Я спрятал книгу в ванной, чтобы можно было запираться там и читать, пока ангел сидит в комнате. У меня мало времени на чтение той части, которая называется «Новый Завет», но совершенно очевидно — это история жизни Джошуа. Или какие-то эпизоды.

Изучу ее позже, а пока — продолжаем истинную повесть.

Наверное, стоило хорошенько прикинуть, что именно мы собираемся натворить, а уж потом приглашать Мэгги. То есть имеется же, наверное, какая-то разница, кому делать обрезание — младенцу восьми дней от роду (такое она уже видела) или десятифутовой статуе греческого бога.

— Мама родная, какой, э-э… внушительный, — вымолвила Мэгги, разглядывая снизу мраморный член.

— Кумир, кумир, — прошептал Джошуа. Даже в темноте я видел, что он покраснел.

— Начали, — скомандовал я и вытащил из узелка зубило.

Джошуа обернул молоток в мягкую кожу, чтоб глуше стучало. Вокруг нас спал Сефорис, и тишину время от времени пронзало лишь овечье блеянье. Огонь вечерних очагов давно распался на уголья, туча пыли, что обволакивала весь город днем, улеглась, и ночь стояла ясная и тихая. То и дело я втягивал в себя аромат сандала, витавший вокруг Мэгги, и мысли мои путались. Смешно, какие вещи помнишь до сих пор.

Мы нашли лохань и перевернули ее, чтобы Джошуа залез повыше. Он подвел лезвие зубила к крайней плоти Аполлона и слегка пристукнул молотком. Отскочила чешуйка мрамора.

— Шарахни получше, — посоветовал я.

— Не могу, громко будет.

— Не будет, кожа все приглушит.

— Но тогда весь конец отвалится.

— Ему и так слишком много, — сказала Мэгги, и мы обернулись к ней, раскрыв рты. — Наверное, — быстро добавила она. — Мне кажется. Что я в этом понимаю? Я всего лишь девочка. Чуете запах, парни?

Римлянина мы унюхали, не успев услышать, а услышали, не успев увидеть. Этот народ перед омовением мазался оливковым маслом, поэтому с попутным ветром и в жаркий день от римлянина несло за тридцать шагов. От оливкового масла, которым они мылись, и чеснока с сухой анчоусной пастой, которую лопали с ячменными лепешками, легионы на марше воняли, как целый десант из пиццерии. Если б у них в то время, конечно, были пиццы — но пиццу еще не изобрели.

Джошуа поспешно взмахнул молотком, зубило скользнуло, и аккуратно отчиканный агрегат Аполлона с глухим стуком рухнул в пыль.