Виктор Окунев - Записки лимитчика
- Название:Записки лимитчика
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Южно-Уральское книжное издательство
- Год:1990
- Город:Челябинск
- ISBN:5-7688-0329-7
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Виктор Окунев - Записки лимитчика краткое содержание
В книгу челябинского писателя вошли повести и рассказы, в которых исследуются характеры людей, противостоящих произволу, социальной несправедливости. Активный социальный пафос автора убеждает в том, что всякое умолчание о социальных бедах — то же зло. Книга утверждает образ человека, открытого миру и людям, их страстям и надеждам.
Записки лимитчика - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Поэтесса, между тем, тревожилась все сильней. Отчего была ее тревога? Кого она во мне подозревала? Стукача? Известно было широко: на всех литературных собраниях обязательно присутствие тайного осведомителя, штатного доносчика... О, этот мир подозрений, испортивший поэтессе жизнь! Как я любил ее, как жалел!.. Однако моя любовь и жалость ей были не нужны. Как не нужны ей были моя Москва-Товарная, наши бедные жилые вагончики на отшибе от справедливости, моя неприкаянность...
Приближались суетные огни широкого, неимоверно широкого проспекта. Вот он кипящий, шалый свет торговых залов за высокими стеклами, забегаловок с развесистыми, шибающими в нос запахами, афиш с прыгающими надписями, смертельных для неискушенного сердца. Но где, где это неискушенное сердце? Не ищите, нет его!
Поэтесса тем временем исчезала — на лестницах, проваливающихся в недра метро. Спутник ее заслонял. Последний взгляд — чужой, косящий оттуда. Вся жизнь в этом взгляде. Боже мой, вся тайна!
Подруг в общежитии не выбирают
Из всех Ангелининых подруг, без которых она не могла существовать и часу, самой некрасивой считалась Света Скоромная. Впрочем, подруг в общежитии не выбирают, их подселяют. Ангелина и Света учились в ординатуре, Корка-Конкордия — в аспирантуре. Приходила еще Шура, которая как будто прихрамывала слегка, и Валя Шапошникова, которая потом вышла замуж за Бобку-собачника и на чьей свадьбе я гулял перед отъездом из Москвы.
По ночам в аспирантском общежитии (иногда меня оставляли ночевать в мужской комнате этажом выше) было слышно, как где-то лают собаки. Лаяли они изнемогая и глухо, точно из-под земли. Собаки посреди Москвы?
— Это Бобкины подопытные, — объяснила мне как-то Ангелина и показала в окно. — Вон в том здании обитают...
С Бобкой я знаком мельком. Он, кроме диссертации, пишет рассказы о бренности собачьего существования, — я его понимаю.
Квартирую я в эту пору возле Павелецкого вокзала, на товарной станции, являюсь к Ангелине после работы на путях, измерзший за день, наскоро умывшийся. Одет я в старое драповое пальто с накладными карманами, на голове рыжая папаха, купленная сгоряча сразу после демобилизации. Папаха оказалась мала мне, уши у меня постоянно мерзнут, — денег на ушанку я не соберу никак...
— Люляев пришел, Люляев! — встречает меня Света Скоромная, смуглое лицо ее с морщинками возле глаз и с неумело подкрашенными губами сияет откровенной радостью, так что Ангелина под общий смех каждый раз повторяет:
— Смотри, Люляев, как она тебя любит! Почему бы вам, милейшие, не договориться за моей спиной?..
Произносится все это небрежно, выжидающе, как будто каждый раз она испытывает судьбу, на что Света обычно отвечает:
— А мы уже договорились, да только никому не болтаем, правда, Люляев?
И тоже как бы поддразнивая не столько Ангелину, сколько самое себя, да и меня тоже... Я отмалчиваюсь, довольно растерянно, должно быть, улыбаюсь, — общее веселье усиливается. Тогда я беру первый попавшийся под руку журнал из груды на круглом столе, сосредоточенно листаю, пока не натыкаюсь на что-нибудь вроде «Тайны неизлечимых недугов».
Недуги, понимаемые широко, меня давно интересуют: например, болезни общества...
Ангелина отнимает у меня «Тайны», берется стягивать с меня пальто, начинает оглядывать изучающим, цепким взглядом, точно впервые видит, и доброжелательно говорит:
— Давай не изображай из себя человека не от мира сего... Хочешь есть?
— Разве можно об этом спрашивать? — всплескивает руками Света. — Сади за стол и корми! Человек с мороза пришел.
В комнате у них пахнет духами, книгами, принесенными из клиники, которые, конечно же, пахнут по-особому, несут на себе невидимые печати страдания и исцеления; фонендоскоп свешивается через никелированную спинку кровати; натертый паркет «елочкой» — приятного теплого тона. Скрытые за панелями калориферы нагнетают тепло, окна необыкновенно высоки, видно движение облачных громад где-то над Пресней; и после жилого вагона, в котором у нас поселились прочные запахи каменного угля, солярки и солидола — от рабочей одежды, висящей тут же в закутке, — после вагона, в котором терпко пахнет морозным железом, креозотовыми шпалами и всеми ароматами Москвы-Товарной, я чувствую себя словно в ином измерении. Так оно и было: иное, несравнимое!
И тоже словно в ином измерении, в другой по смыслу жизни, где-нибудь на дальней, затерянной в холодных пространствах, стройке собирал женщин к о т л о в а н, и они, сбившись в нем в неразличимо однообразную толпу, наполняли его своими выстывшими на морозе голосами.
В насосной горит трехсотваттная переносная лампа, блок для тепла укрыт поверху брезентом, щели в опалубке забиты толем. В блоке стоят четыре электропечи, подсоединенные к питающему кабелю. Черви спиралей белы от накала и жужжат, в насосной тепло.
Бьет из скалы ледяная вода, под ногами она не убывает: насос не успевает откачивать ее. И эта недобро чернеющая скала, ее изломы, эта точно смеющаяся в свете лампы над усилиями людей ледяная вода сообщают всему колорит суровый, угнетающий слабого.
В блоке работает бригада женщин, они в резиновых сапогах и без телогреек, и оттого все разномастны — в кофтах, куртках, толстых рубахах, заправленных в брюки под ремень.
Одна из женщин управляется с отбойным молотком, она проходит слоистую, негодную породу, оголяя монолит. Шланг со сжатым воздухом идет за ней резиновым удавом, воздух в зазоре штуцера фистулит.
У остальных в руках гольные веники и мастерки, они выбирают каменную крошку из воды, наполняя ведра и по цепи доставляя их наружу. При этом крайняя шумит деревенеющим брезентом... Крупные камни передают из рук в руки, натужливо перемогаясь и стараясь не уронить товарке в ноги. Глыбы всем скопом отваливают к стене.
...Отбойный молоток замолчал, работавшая устало присела — на корточки, по-зэковски.
— Я молодая, но я что-то уморилась, — говорит она. — Давайте, подруги, покурим!
Пристраиваются кто где может.
— Тут мужская сила нужна — это мужская работа, долбежная!..
— Фуежная, — добавляют немедленно; все опустошенно смеются.
— А ничего, бабы, вот оторвемся от скалы, там легче будет, — говорит пожилая звеньевая, запалив «беломорину». — Главное дело — от скалы уйти, бетон уложить.
Крупная в плечах и бедрах, она не уступит и мужику. На ней выбеленная годами солдатская гимнастерка с раскрытым воротом.
— Нам легче уже не будет! — махнула на это рукой Мария, или, как здесь ее зовут, Машка, Ксендзова. — Нам еще век свой изробить надо.
Она светловолоса и светлоглаза, рот у нее велик, губы потрескались, как от сильной жажды. Откуда она? Западница, говорят...
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: