Эрвин Штритматтер - Валун

Покуда Вернер слезает с трактора, клубок его мыслей, точно клубок тонкой шерсти, опять откатывается к деду, который никак не хотел взять в толк, что верхний слой земли можно вспахать как-то иначе, нежели с помощью однокорпусного плуга, двух лошадок и одного крестьянина, что наподобие грача шагает по борозде, с той только разницей, что грач тут же на месте собирает урожай, а крестьянин, отягощенный знаниями о причинах и следствиях, вынужден полгода дожидаться плодов своего труда.

Вернер чувствует свое превосходство над дедом. Он вполне может себе представить, что в один прекрасный день отпадет нужда и в тракторе и в трактористе, а пахать будет какой-нибудь агрегат с дистанционным управлением. Вернер мысленно произносит слово «агрегат», потому что любую машину, о которой у нас еще нет точного представления, лучше всего называть «агрегатом».

Но теперь пора разобраться, отчего застрял трактор. Видно, наткнулся на камень или на кучу щебня, а может, и на могильный курган. Вот было бы здорово! Сенсационная находка тракториста! Уже наши далекие предки ели вилками!

Но, прежде чем мысли Вернера успели сосредоточиться на доисторических вилках, ему пришлось подать трактор назад, вытащить плуг и даже отъехать немного в сторону. Затем он берет лопату и прощупывает размеры валуна. И тут происходит нечто странное. Валун начинает его раздражать. Он расчищает его поверхность лопатой, тем самым возвращаясь к работе уже не деда, а прадеда.

Когда Вернер наконец переводит дух, его вдруг осеняет: ведь он уже второй, даже третий раз силится определить свое местонахождение, и ему становится ясно, что он стоит на том самом дедовом клочке земли, который его отец сдал в кооператив. На том самом поле, где одно-единственное место никогда ничего не родило. Раньше оно всегда возникало в семейных разговорах и фигурировало в них как нечто неизменное, как проклятое место, и потому все это поле стало называться «чертовым огнищем». Дед внимательно следил, чтобы «чертово огнище» не удобряли ни навозом, ни минеральными удобрениями — все равно ведь там ничего не росло и во время пахоты плуг приходилось двадцать, а то и тридцать раз отрывать от земли перед «чертовым огнищем», а потом снова пускать его в ход, так как любой крестьянин счел бы позором работать на черта.

Вернер хочет узнать, насколько глубоко камень уходит в землю, и начинает копать. Земля постепенно делается все более тусклой, серой. Он роет и роет, вот уже и эта работа становится механической. И мысли Вернера разбредаются в разные стороны. Он вспоминает, что в детстве ему все же удавалось кое-чем поживиться на «чертовом огнище». Когда на поле уже лежали сухие колосья и мокрая картофельная ботва, он находил там награду за свои труды — фазанье гнездо, например, а однажды ему даже посчастливилось увидеть, как фазанята вылупляются из яиц; в другой раз он наткнулся на перепелиное гнездышко, а многие ли могут похвастаться, что видели перепелиное гнездо? Уж если не на фазанье или перепелиное, то на жавороночье гнездо можно было рассчитывать почти наверняка.

Наконец Вернер добрался до подножия валуна. Валун напоминал коренной зуб Земли, а это подтверждало теорию деда, уверявшего, будто валуны растут из земли. Вернер знает, что теории его деда в наше время опровергнуты новыми теориями и что геологи до сих пор так и не пришли к единому мнению: кое-кто из них утверждает, что камни при вращении Земли выбрасывает на поверхность центробежная сила; другие приписывают вынос камней «на-гора» воде и морозным выветриваниям, иными словами, дезинтеграции.

И вот уже Вернер исчез за валом желтого песка. Великану, наверно, показалось бы, что Вернер в этом песчаном рву похож на муравьиного льва. Над полем стоит трескучий зной. Корни сбрасывает рубашку, золоченые обойные гвоздики на его ремне тускнеют. Он и думать забыл о трудоднях, которые теряет, возясь с валуном; кажется, он забыл и о том, что к вечеру хотел управиться с этим полем, но зато он вдруг вспомнил, что «чертово огнище» и есть то самое место, где он прятался мальчишкой. Вот, например, ему надо было обирать картофельного жука, который интересовал его лишь постольку, поскольку назывался еще и колорадским жуком. Но колорадский или не колорадский, а кампания по сбору картофельного жука не давала ему дочитать книжку Купера про индейцев. И тогда он прятался на «чертовом огнище»; жаворонки, снующие в поисках корма, читать не мешали.

Вернер впал в уныние, оттого что ему предстояло разорить такое хорошее место. Но теперь это убежище Вернеру уже ни к чему, ибо ныне он принадлежит к людям, проникшимся благой мыслью: сперва надо закончить дневные труды, а уж потом предаваться чтению. Зато после работы ему никто не мешает читать, наоборот, начальство это даже приветствует, что же касается его коллег, то пусть попробуют поскалить зубы!

Раньше дед, застав внука за чтением, говорил:

— Этими дурацкими книжками ты себе вконец глаза испортишь.

Отец:

— Брось ты своих краснокожих! Это неполноценная раса!

Мать:

— Этому твоему Зверобою приходилось целых пятьдесят километров скакать, чтобы добраться до воды. Так тебе-то что стоит пройти несколько шагов до колодца и принести свежей воды для коровы?

Вернер рад, что он уже взрослый. А может, и неплохо было бы теперь, когда времена изменились, побыть еще разок ребенком?

Впрочем, что за глупость, разве времена меняются? Они, времена, только высылают вслед весне лето, потом осень и зиму, а на этом их искусство и кончается. Все остальные перемены зависят от человека.

Вернер копает и копает, не жалея сил. Наконец камень вырыт, и вот он лежит в яме во всей своей неприкрытой каменности и даже, кажется, подмигивает Вернеру: ну, малыш, а что дальше?

Как поступает человек, когда он должен преодолеть то, что ему не под силу? Он воображает, будто он не один, и беседует со вторым, воображаемым человеком.

— Самое главное — иметь буксирный трос, — говорит Вернер, и говорит он это вслух.

Буксирный трос на месте, и лом тоже. Вернер — отличный работник, запасливый, умеющий предусмотреть любую неожиданность. Ломом, точно большой швейной иглой, просовывает он трос под валун. Пытается сделать петлю, но упрямый стальной трос никак не хочет сгибаться. Тогда Вернер вступает с ним в разговор:

— Ну пожалуйста, согнись, что тебе стоит, ты же видишь, валун над нами издевается.

Он подбрасывает трос в воздух и заставляет его скрутиться в петлю, затем крепит к трактору обвязанный тросом валун.

Перед тем как сесть за руль, он еще раз проверяет трос, просит помолчать незримого собеседника, глубоко, как циркач перед опасным трюком, вздыхает и трогает с места. Прежде чем приняться за тяжелую работу, тракторы всегда издают отчаянный шум. Сказать про только что заведенный трактор, что он лает, будет недостаточно сильно. Нет, это ни с чем не сравнимый грохот, впрочем, он похож разве что на грохот другого человеческого детища — самолета на взлетной полосе.