Эльмира Нетесова - Заложники любви

— Ах, какие изящные линии тела! Какой свет и фон!

— Я окосел, слушая ее бред! Так и не понял, у кого из нас крыша поехала! Или привели меня в океанариум! Как упирался, отказывался, так затащили, на всяких рыб посмотреть, будто не видел их никогда! Да я рыбу признаю только на тарелке, в любом виде! А тут живые! Ну, и к чему сдались? У одних зубы больше, чем у меня, они, если руку опустить к ним, за пару минут до костей обглодают, у другой хвост длиннее троса, к ней не подходи, у нее в хвосте целая электростанция! Или эти - акулы, глаза бы их не видели! Пасти шире кадушки. Туда не только человек, целый бульдозер провалится. А эти морские ежи, всякие змеи, осьминоги и кальмары, их тьма! Я их в кабаке, случалось, заказывал. В сыром виде кому нужны? Я и вышел, на дельфинов смотрел. Остальное, все фуфло! А эта снова восторгаете до визга:

— Яша! Посмотри сколько зубов у акулы! Какая она грациозная!

— Ну, иди и поздоровайся с нею за лапу! Она с тобой долго базарить не станет,— сказал ей.

— Как зовут эту девушку?

Яков умолк, долго пытался вспомнить:

— Прости, Фаина, наглухо забыл, вышибло из памяти. Да и зачем помнить ненужное?

— Это совсем на тебя непохоже! — рассмеялась Фаина.

— К чему ненужным голову засорять?

— Ты же говорил, что она умная!

— И не отрицаю. Она много знает, во многом разбирается. Но в ее голове слишком много лишнего хлама. Потому, для своих мыслей и выводов места не осталось. Даже в душе полный разброд. Если бы ни я, так и не решилась бы сказать отцу о своем парне. Тут пришлось ей помочь. И все благополучно обошлось. Ее отец знал того человека. По-моему, между ними все наладится.

— Ты обо мне говорил отцу?

— Конечно! И матери рассказал,— умолк Яков. И осторожно, подбирая каждое слово, сказал:

— Теперь они думают.

— О чем? — спросила Фаина.

— Им есть над чем подумать. Но время не ждет. Думаю, они свое слово скоро скажут.

— Отец еще не собирается на пенсию?

— Говорит, что в конце этого года спишется на берег. Пора. Сердце сдавать стало. Жаловаться начал. А значит, пришло его время проститься с морем, пока оно не взяло отца к себе насовсем.

— И тогда ты вернешься в Калининград насовсем?

— Не знаю, не уверен. У нас смешная семья. Мы любим друг друга. Но ужиться все вместе никак не можем. Все слишком разные. Под одной крышей неделя вечностью показалась всем. И только мать самый терпеливый человек, все просит меня звонить почаще и хоть когда-нибудь приехать к ней на весь отпуск. Правду сказать, сама не верит, что такое когда-нибудь случится,— усмехнулся парень.

— Почему?

— Я не люблю Калининград.

— За что?

— Там для меня чужбина. Сразу вспоминается детство и все, что с ним связано. Бесконечное ожидание отца, одиночество и тоска. У меня там даже друзей не было. Может потому, и через годы, не хочу туда приезжать. Мне этот город напоминает избу, в какой из каждого угла дуют сквозняки и вымораживают душу.

— Это грустно. А знаешь, я в деревне родилась. В бабушкиной деревне. Маму не успели в больницу отвезти. Все машины и тракторы, каждая кляча на полях работали. И мои родители, не только до последнего дня, до решающего часа вкалывали как ломовые, не разгибая спин. А тут у матери заболел живот, да так, что в глазах потемнело. Ну, что делать? Бабы, дело ясное, чуть живот заболел, сразу в лопухи. И моя не лучше других. Отцу ни слова. Роды первые, знаний не шиша. Как поднатужилась изо всех сил, я и полезла на свет. Наверно, слишком любопытной была, поспешила родиться. А мать, как закричала со страху. Ну, тут бабы сбежались, средь них и пожилые и старые. Глянули на мамку, поняли, в чем дело, прогнали лишнее бабье, чтоб не глазели с дуру, поснимали с себя платки, приняли на свет и, перевязав пуповину, обмотали, запеленали и отдали матери. Домой отправили в телеге. Отец к. нем правил и все на меня оглядывался, как я себя чувствую? Он очень хотел дочку, а мать сына ждала. Это было единственное в их жизни разногласие. Они никогда не спорили и не ссорились. Я за все годы не слышала от них ни одного грубого слова. Они и теперь как в юности любят друг друга. А уж чего только не выпале на их долю! То наводнение, то от лесного пожара избе сгорела. Построили новый дом. Две зимы в дядькиной баньке жили, потом у бабки. Там очень тесно было. Я помню, как каждый день бегала к дому посмотреть, как он растет. Успокоилась, когда крышу сделали. Я первой заскочила и больше не пошла к бабке жить. Надоело. Там кошке с собакой вольготнее, чем мне жилось. У теленка в избе было больше места. Меня только с лежанки не теснили, а еще с чердака. Там я каждого паука в морду знала. Ну, а в своем новом доме совсем вольно стало. Две большие комнаты, громадная кухня, прихожая, коридор и кладовая, сарай и крыльцо, свой двор и огород, а перед домом палисадник. Было где размахнуться. Не то, что у бабки, на всех про всех одна комната. А нас только ее внуков шестеро. Да четверо взрослых. Кошка и та боком ходила, чтоб ей ненароком что-нибудь не отдавили. Летом мы хоть во двор выскакивали, а зимою совсем плохо приходилось. Не только лечь,, присесть было негде. Одно утешало, что когда-нибудь все это кончится. И дождались. Отец сразу дом кирпичом обложил. Все деревья, что росли поблизости, вырубил без жалости. А сам дом в этот раз построил подальше от реки, чтоб половодье не достало. Но и тогда горя хватало. То град средь лета все всходы побьет на огороде, то саранча, откуда ни возьмись, прилетит, то засуха, то дожди измучают. Короче, радоваться доводилось редко. С восьми лет и я родителям помогала. Мечтали они из меня культурного человека слепить, выучить на врача или учительницу. Отец все хотел меня директор ром школы увидеть. Мать — главврача во мне видела. Но, ничего из меня не получилось. Встретила Костю. К тому времени едва успела закончить среднюю школу. Родители уже в институт меня собрали, деньжат поднакопили, а я замуж собралась. Костю мои родители видеть не хотели. А я свое: Люблю его! Не пустите, убегу к нему! Отец хоть и любил, но ремнем мне от него тогда досталось. Поверишь, свадьбу справить отказались, а Костю в дом так и не пустили. Отец его со двора прогнал и сказал при всей деревне:

— До своей смерти зятем не признаю.

— Они живы? — спросил Яшка.

— Родители? Они еще молодые. Поженились, когда обоим по восемнадцать лет исполнилось. Серебряную свадьбу справили!

— Ас Костей помирились?

— Нет, Яша! Не хотели видеть ни самого, ни родителей. Даже случайно встречаясь, не здоровались.

— А когда ушла от него, как они восприняли?

— Обрадовались. И отец, и мать!

— Костя к ним приходил, просил помирить?

— Дважды к отцу подходил. Тот пообещал ему вломить меж глаз за все. А за отцом не заржавеет. Он человек крутой. Его лучше не задевать. Единственный, кого папка уважал в той семье, это свекор. Его вся деревня почитает. И я, хоть ушла от Кости, с его отцом, когда видимся в городе, здороваемся и общаемся. Мне жаль этого человека, ему круто не повезло в своей семье. Но некуда деваться. Да и жизнь уже на закате, что-то менять в ней уже поздно. И натура его такая, терпеливая, смирная.