Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2011)

Днем, при высоком солнце, вернулся Мэбэт и тоже спрашивал о сыне. Ответ жены встретил спокойно, как и все другие ответы, которые ему доводилось слышать. Он устал — устали собаки и олени. В нартах, под жесткой, пахнущей кровью шкурой плотными кряжами лежало разрубленное мясо сохатого. Несмотря на усталость, Мэбэт начал перетаскивать огромные куски в лабаз, который находился на небольшом отдалении от становища. Последний кусок любимец божий принес обратно:

— Это — в котел, — сказал женщинам. — В лобазе места нет. Какая надобность в новой охоте?

Ту зиму семья Мэбэта прожила, ни разу не задумавшись о еде и не испытывая нужды ни в чем.

Однако то, ради чего Хадко исчез так неожиданно и тайно, было больше, чем охота. Наследник любимца божьего ехал за подвигом. Подвиг спасет его душу, саму жизнь и прекратит мучения. С этой страстью он тиранил хореем оленьи спины и гнал упряжку, сам толком не зная куда. И когда олени, не желая умирать от бега, встали — мысли хлынули в голову сына Мэбэта.

Они не были печальны, эти мысли. Хадко не был знатоком женских душ не только по причине молодости: для людей тайги женская душа предмет менее интересный, чем новые волосяные петли. Но все же одно нехитрое знание у него было — женщину сломит подарок. Ему же, Хадко, нужен дар, равный чуду. Он должен добыть чудо, нечто невиданное, неслыханное, то, отчего сердце Хадне растает, как пригоршня снега в кипящем котле, и от вины не останется даже памяти.

На самом деле Человек Пурги не думал — он мечтал. Когда он сам осознал это, мечты превратились в мысли, и сын Мэбэта растерялся, чувствуя, как возвращается тоска. Он вдруг понял, что не совсем знает, каким должно быть это чудо. Хадне не прельстится горами дичи. Можно наставить петель и в стойбищах других родов выменять добычу на расшитую одежду и украшения из желтого железа. Но весенние меха некрасивы и ценятся низко. Если соболи и лисы стаями пойдут в его петли, все равно он не купит чуда на их блеклые клочковатые шкурки. Да и не всякое становище богато красивыми вещами и расшитой одеждой. Там же, где есть и то и другое, возможно, придется убивать или, что еще хуже, красть, а Хадко не хочет этого. Подарок должен быть чист.

Четверо — несчастный человек, олени и собака — стояли посреди тайги и не двигались с места. Солнце взошло высоко, насколько высоко позволено ему восходить на исходе зимы. Воздух был прозрачен, и ветер молчал. Тишина застыла, и только следы какого-то непонятного движения опускались на землю едва уловимым отзвуком. Вокруг не было никого — только тайга, и Хадко решил отдаться ее власти, подчиниться ее воле — больше ему ничего не оставалось. Он не жалел о своей опрометчивости…

Он разгрузил нарты и принялся сооружать временное стойбище. Потратив на эту работу немного времени, Хадко и Войпель отправились на охоту — только ради того, чтобы добыть еды на завтрашний день. На сегодняшний вечер имелся запас, хоть и невеликий, легкомысленно невеликий. До заката Хадко добыл двух тетерок, одну оставил для Войпеля, другую спрятал в нарты — для себя.

Утром началась работа: наследник Мэбэта расставлял петли, искал следы, выслеживал зверя, возвращался в становище и со следующим восходом начинал то же самое… Так продолжалось изо дня в день. Трижды Хадко нападал на след сохатого, но не стал гнать: слишком давний был след, да и лось — не та добыча, которая нужна Человеку Пурги.

С каждым закатом мрачнело его сердце. Тайга словно дразнила его, но чтобы сполна насладиться своей властью, не давала умереть с голоду и подбрасывала подачки: однажды в петле запуталась облезлая, жалкая лиса, а вскоре Войпель притащил в пасти живого зайца. Тайга посылала малых птиц, их тушки, вздетые на рожны, каждый вечер шипели над огнем… Тайга молчала.

Несколько раз Хадко менял становища. Подтаявший на поверхности снег за ночь затвердевал ледяной ранящей коркой, и потому олени дочиста обгладывали кору на деревьях вокруг походного чума. Все реже в огромных небесных глазах Войпеля виделась радость и гроза.

Иногда Хадко, разглядывая подаренный отцом кривой нож, вспоминал ту великую охоту, предпринятую ради калыма, — и думал о превратности удачи. Он размышлял о том, что во всякой добыче есть не только сила и навык, — в добыче есть милость тех, кто правит всем живым. Его отец верил лишь в себя и ни в какой другой вере не нуждался. Но таких, как отец, больше нет. Так же как нет более глубокой западни, чем та, в которую попал он, сын Мэбэта. Всем другим людям на свете сейчас лучше и проще, чем ему.

Пока не было рядом отца, Хадко испытывал сильное желание поступить, как поступают другие люди: они приносят жертвы, говорят какие-то слова, собираясь на охоту. Они делают также, когда в их жизни случается что-то очень важное. Но Человек Пурги не знал нужных слов, не знал, как приносить жертвы. Отец ничему не учил его, а то, что сам Хадко очень давно видел у других людей, было почти забыто. Иногда ему казалась, что подступавшее временами ощущение бессилия происходит именно от этой бессловесности. Ночами он смотрел на звезды, на большое, размазанное по небу белое пятно и вспоминал, как мать рассказывала ему: давным-давно люди всех племен и родов, что были в тайге, гнали зверя, загнали на небо, и уже нет им пути на землю, а они все гонят и гонят, и так будет всегда… И зверь тот был чудесный, таких уже нет в срединном мире.

До ломоты в шее вглядывался Хадко в небесное пятно, пытаясь различить в нем людей и зверя, и сам не заметил, как зашевелились его губы и зашептали что-то неправильное, человеческое:

— Эй, вы, кто там есть на небе, пошлите мне зверя, пошлите мне зверя, будьте добрыми людьми, мне очень надо зверя, вы, люди на небе, помогите мне, дайте мне зверя, я отблагодарю вас, я буду смотреть в небо и благодарить вас каждую ночь, будьте добрыми ко мне, люди на небе, пошлите мне зверя, для моей Хадне дайте зверя, или я умру от горя, люди на небе, слышите меня, будьте добрыми, пошлите мне зверя…

Он смотрел, шептал, и белое пятно, и все яркие звезды вокруг него искрились и исчезали.

Утром Хадко откочевал на половину малой ходьбы от прежнего стойбища. Войпель ушел далеко вперед, но в полдень вернулся — он бежал во всю силу с огнем охоты в глазах.

Хадко понял — великий пес нашел берлогу, носом отыскал из тьмы запахов тот единственный теплый дух, что выходит через маленькую, почти незаметную дыру в сугробе...

Сын Мэбэта устремился за Войпелем. Он никогда не ходил на медведя, тем более один. Еще до конца не понимая, что произошло с ним, Хадко испытывал восторг и благоговение пред теми неизвестными людьми на небе, которых он просил вчера о звере, — не молился, а просил, как дошедший до крайности бедняк выпрашивает у чужого человека немного на жизнь и чужой человек ему не отказывает… Небесные люди услышали наследника божьего любимца и на другое же утро послали ему возможность испытать удачу. После долгих, тягучих дней, когда тайга мытарила Хадко, измывалась над его терпением, насмехалась над горем, найденная Войпелем берлога казалась чудом…