Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2011)

Только сейчас дошло до Мэбэта: всю его жизнь бесплотные следили за ним и наконец отомстили — причинили то же, что и обычному человеку. Даже хуже — послали вестника в час торжества, в день, когда нельзя умирать.

— Все-таки ты боишься, — сказал медведь.

— Сколько мне осталось жить?

— Не знаю, — ответила голова. — Это знает только Мать. Посылать людей в мир и забирать их обратно — ее воля. Но, так или иначе, от жизни твоей осталось совсем немного. Не бывало еще такого, чтобы тот, от кого отошла тень, смог пережить ближайшее новолуние.

Божий любимец вспомнил ночь перед охотой и огромную, сияющую луну, только входившую в свою полноту: значит, не больше пяти-семи лун оставалось ему.

Боль пронзила его: Мэбэт вспомнил о внуке, светлоглазом сокровище своем. Сэвсэр мал, настолько мал, что собака для него больше оленя, он нетверд на ногах, и силы его хватает на выстрел из игрушечного лука не дальше собственного плевка… Он останется один, с двумя беззащитными женщинами, одна из которых немолода и почти ничего не стоит.

Узнав о смерти любимца божьего, возликуют все, кто завидовал ему, таил на него обиду и зло, кого мучили сомнения в справедливости бесплотных, — и тогда станет Сэвсэр добычей мести.

Даже если Хадне — она еще молода и красива — будет принята из милости в прежнюю семью или возьмут ее в жены вместе с тем, что нажил Мэбэт, все равно им не избежать участи людей, не своим очагом живущих. Ранние годы Сэвсэра будут отравлены участью приемыша.

С родичами — людьми рода Вэла — Мэбэт не знался уже много лет: они ничем не отличались от других и, наверное, первыми набросятся на то, что останется после его жизни.

— Мне нельзя умирать сейчас, — сказал божий любимец.

Медведь не ответил, и Мэбэт повторил сказанное.

— Мне нельзя сейчас…

— Иди за своей тенью, — сказала голова. — Она приведет тебя в святилище, в котором живет Старик. Он добрый. Попроси у него жизни, сколько тебе надо для того, чтобы закончить дела и покинуть мир успокоенным. Старик замолвит за тебя перед Матерью — он не отказывает тем, чья просьба правдива и стоит того, чтобы отсрочить смерть. Иди прямо сейчас. Торопись, новолуние скоро…

— Почему ты помогаешь мне? Ведь я убил тебя…

— Торопись…

Седые веки скатились на выцветшие глаза — голова вздохнула и не говорила больше.

Святилище

Проводник вел Мэбэта к далекому святилищу, о котором он слышал, но никогда не бывал в нем.

Сначала Мэбэт боялся, что не угонится за тенью или, наоборот, она будет идти медленно и он не успеет прийти к сроку, до новолуния. Но тень, напротив, помогала любимцу божьему, шла так же, как и он, и даже своеволие проявляла ему на пользу — первой поднималась, когда Мэбэт останавливался отдохнуть. И еще тень оставляла следы: только они были выпуклые, а не вмятые. С каждым днем пути следы делались все менее заметными, и Мэбэт понял — это уходит его время. Он бежал не жалея себя, так что с правой лыжи начала сползать камусовая обивка.

Следы помогали не потерять тень, когда облака заслоняли солнце или шел снег. Ночью проводник топтался неподалеку от костра.

Все эти дни Войпель бежал по следу хозяина и его поводыря и старался не напоминать о себе.

Луна вошла в полную силу, поэтому путь продолжался и ночью. На рассвете четвертого дня тень остановилась и, вытянув руку, указала Мэбэту в низину. Там, на ровном белом пространстве, чернел лесной остров — круглый и похожий на чум. Деревья к сердцевине круга становились все выше, и вершину пирамиды венчали три огромные лиственницы. Призрачный проводник обернулся к Мэбэту, еще раз показал на святилище и исчез. Он сделал свое дело.

Белое поле, на котором стоял остров, уходило в бесконечность, туда, где предел мира и царство вечного холода.

Мэбэт из рода Вэла шел навстречу своему будущему, которое началось задолго до его рождения. И поэтому Старик не спросил его имени — он его знал. Он встретил гостя у границы лесного острова.

Старик был тем самым седым медведем.

— Ты не опоздал, — сказал он. — И здесь тебе повезло, как везло всегда, ведь сейчас за твоей спиной бушуют метели.

Мэбэт не оглянулся — он верил.

— Ты хочешь просить у меня дней жизни? Зачем они тебе?

— Мой сын Хадко погиб на охоте, его забрал… — Мэбэт медлил

— Ты хочешь сказать, что его забрал я, — продолжил за него Старик. — Да, это так, я убил твоего сына. Потом ты убил меня… Продолжай.

“Зачем он спрашивает?” — подумал Мэбэт, но все же повторил сказанное у берлоги:

— Умер Хадко, теперь умру я. Женщины не могут охотиться, а мой внук еще совсем ребенок. Моя семья не выживет без кормильца. Не дай мне умереть сейчас.

Старик приподнялся, подобрал губу, глаза его сузились. Мэбэту показалось, что Старик улыбнулся.

— Видишь, как просто, совсем по-человечески, ты говоришь. Сколько лет твоему внуку?

— Пошла пятая зима.

— И на какое время ты просишь отсрочить свою смерть?

— Позволь мне дожить до того времени, когда внук сможет повторить семь шагов своего отца. Я научу его всему, что умею сам, и тогда умру спокойно.

Теперь Старик не улыбался — он смеялся мелким хрипом, вздрагивая всем грузным телом.

— Поистине ты счастливец, Мэбэт. Только по-настоящему счастливые люди могут позволить себе подобное невежество. Всякий человек в тайге и тундре знает, что здесь, в святилище, можно задержать смерть на два или три дня — на большее не следует рассчитывать. Мать добра, но она не любит поступаться своими правами. Она дает понемногу, ровно столько, чтобы люди помнили о ее доброте и рассказывали другим. Поэтому и приходят ко мне редко: то ли от крайней необходимости — кому-то этих дней не хватает, чтобы увидеть рождение наследника или завершить месть, — то ли от крайней трусости… Ты же просишь целую жизнь. Еще одну жизнь, Мэбэт!

Старик долго смеялся и, когда смех его успокоился, сказал:

— Но я думаю, ты все же получишь новую жизнь.

Он поднялся, ушел в темный угол и скоро вернулся. На когтях его висела связка дощечек, соединенных тонким ремешком.

— Здесь одиннадцать дощечек — это одиннадцать лет. На каждой — одиннадцать зарубок. Это одиннадцать месяцев года. Я думаю, этого времени хватит, чтобы твой внук повторил семь шагов своего отца и стал настоящим охотником. Бери, они твои.

Мэбэт протянул руку, взял связку, сунул дощечки за ворот малицы, поклонился коротко и повернулся, чтобы идти. Но идти было некуда — белое бездонное пространство без неба и земли, без солнца и звезд простиралось перед ним. Хохот Старика — хриплый, переходящий в кашель — бил ему в спину.