Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2005)

Самым страшным преступлением было убийство: человека, родственника, бога (животного, являющегося одним из воплощений божества4 ). Соответственно понятно, что вообще разумели под преступлением — ущерб жизни, ущерб ткани мироздания, превращение живого в мертвое без восходящей пользы, то есть — не для поддержания и укрепления жизни более совершенного существа (более совершенным существом, чем человек, были и род, и народ, поэтому человеческое жертвоприношение было в порядке вещей). Очистительный обряд для убийцы у греков состоял в следующем: руки убийцы обливали кровью животного (поросенка) и затем обтирали, освобождая от кровяного греха; потом совершали жертвы и молитвы оскорбленному божеству5 . Поросенок связан с рождением, размножением, воспроизводящей силой, с даже, так сказать, неумеренным разрастанием жизни, жизненной ткани, плоти6 . Очевидно, именно поэтому его кровь использовалась для того, чтобы смыть ею последствия разрушения, ущерба жизни.

Мы видим, что преступник здесь — не монада, противостоящая другой монаде, но часть универсума, своими неправыми действиями породившая болезнь универсума. Эту часть единого организма вселенной пытаются излечить — очищением и только в случае ее неизлечимости прибегают к крайнему средству, к хирургической операции, к удалению пораженной части организма с тем, чтобы организм продолжал свое существование — хотя и уже в нецелостном состоянии. Так, человек может решиться вырезать больную почку, но уж наверняка прежде предпримет все средства к ее излечению. Убийством преступника, с такой точки зрения, можно очистить организм только тогда, когда этот член уже превратился в сплошной гнойник. Если же он еще частично здоров, то мы рискуем причинить организму больший ущерб: мы не просто лишим его члена, который еще мог бы функционировать, но в результате неоправданной операции начнет гноиться новая рана, новая миазма поползет на нас из разверзшейся щели.

Но и еще иное понимает человек магической культуры: событие преступления не существует отдельно от всех остальных событий в мироздании, и оно зачастую имеет среди своих причин гораздо более существенные, чем намерение или, наоборот, неосторожность преступника. Человеческая жизнь в этой культуре читается как единый текст, и преступление есть существенная часть жизненного текста не только преступника, но и жертвы. Пострадавший от преступления часто сам навлекает его на себя, или кто-либо из родоначальников навлекает его на род, который не рассматривается в магических культурах как совокупность индивидов, но осознается как единый организм, единое древо . У нас это представление сохранилось в понятии «родословное древо», но воспринимается нами как метафора, в то время как оно вовсе не метафорично. Просто это видение человека не в трех, а в четырех измерениях, включающих и время. То есть — видение человека «во временной развертке», представляющей собой «змею», складывающуюся из непрерывной по­следовательности наших трехмерных образов7 . В какой-то момент эта «змея» выходит из утробы другой, материнской «змеи», или, лучше, — ветвь выходит из древесного состава иной, старшей ветви. Никакой отдельности, к которой мы привыкли при восприятии человека трехмерным, здесь не обнаруживается. Кровеносная система рода едина, и порча, повреждение одной из ветвей задевает их все. Вот причина «наказания» детей за грехи отцов. Дети оказываются поврежденными совершенными злодеяниями так же, как они порой оказываются поврежденными уже при рождении наследственными болезнями. Поэтому для человека магической культуры совершенно дико звучало бы распространенное ныне выражение наших дикторов и журналистов: «пострадали абсолютно невинные люди», тогда как на самом деле имеется в виду только — непричастные к данному конкретному конфликту, оказавшиеся вовлеченными в него — на наш слепой взгляд — лишь случайно8. Однако можно в таких случаях рассудить и иначе: лишь случайно все остальные пока еще не оказались в него вовлечены9. Если народ, страна, государство представляют собой единый организм, то все, происходящее в ней: ее войны, ее несправедливость и жестокость к своим собственным членам — ложится виной на каждую клеточку этого организма10; если взбесившиеся руки начинают ломать и рвать одна другую, боль растекается по всему телу. Миазма наползает на всех, и лишь приняв на себя ответственность, можно надеяться ее одолеть. Заявлять в такой ситуации, что мы тут ни при чем, так же странно, как если бы один из сиамских близнецов утверждал, что он не имеет никакого отно­шения к наркотикам, которые употребляет его брат. Гораздо по­следовательнее в такой ситуации казнить членов своего организма (именно и только своего, как это и делается в данном случае в исламе, — чужому можно эти наркотики продавать). Это по крайней мере логично, хотя и не безопасно, особенно в случае сиамских близнецов.

С трансформацией ситуации, существующей в магических культурах, мы сталкиваемся на страницах Ветхого Завета. Здесь мы видим, как Бог, среди народов, пытающихся сохранять равновесное и целостное состояние мироздания самостоятельно, в союзе с духами стихий и падшими духами11, почти забывших о существовании Творца вселенной, — так вот, Бог среди этих народов избирает себе «свой народ», посредством которого должно совершиться воссоединение человека с Творцом, посредством которого Создатель вновь должен войти в свое истощенное создание, исцелив его от всех прежних язв, преизобильно напитав его и избавив от участи одновременно тришкина кафтана и шагреневой кожи. Господь заключает брак с народом израильским. Израиль постоянно на страницах Библии уподобляется неверной жене, забывшей первую любовь свою, забывшей, из какого позора и грязи и мерзости извлек ее Жених, и блудящей со старыми любовниками всего человечества — языческими богами. Заметим, что субъектом договора здесь является не отдельный человек, а именно народ, в недрах которого должен родиться Господь. И чрезвычайно суровое законодательство Исхода, Левита и Второзакония направлено на очищение и воспитание народа уже не только как единого организма, но как единой личности, единого дерева, которое удобряют, но и подрезают и все сухие и неплодоносные и поврежденные ветви бросают в огонь. Если мы не будем иметь этого в виду, мы не поймем, почему, кроме убийства, смертная казнь полагается и за удар или оскорбление отца или матери, за ворожбу, за скотоложство, за прелюбодеяние, за блуд, за вкушение от мирной жертвы в состоянии нечистоты, за сотворение идолов. Все здесь перечисленные преступления — это преступления против рода (народа) или против Бога — то есть против Супруга или супруги в этом союзе, это посягновение на источники, долженствующие произвести достойный плод, которым единственным сможет спастись вся земля. Человек здесь имеет ценность (огромную!) лишь как достойный член рода. Если он рассчитывает жить сам по себе, по своим понятиям, по привычным установлениям, не согласуясь с новым законом, данным избранному народу, не выполняя своих функций, он уподобляется раковой клетке (то есть — как раз клетке, переставшей выполнять свои функции и настроенной лишь на то, чтобы питаться за счет организма и размножаться) и исторгается без сожаления. С дру­гой стороны, человек может быть обременен грехом и преступлением, но если Бог знает о здоровой его сердцевине, то, наказывая, исцеляет, направ­ляя даже уже совершённое зло ко благу. Такова, например, история Давида и Вирсавии; Давид должен был умереть и как прелюбодей, и как убийца, но Бог, попустив умереть первому чаду от этого — тогда еще прелюбодейного — союза, сына их Соломона включает в родословие Сына Своего Иисуса Христа. В то же время за создание золотого тельца казнено в один день около трех тысяч человек, причем Моисей говорит: «убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего» (Исх. 32: 27) — то есть, в сущности: отсекайте ближайшую к себе пораженную ветвь, чтобы очистить дерево.