Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2006)

— Жаль, — говорит Старый. — Жаль. Так домой хочется.

— Мы не бросим тебя, Старый. Ты поедешь вместе с нами. Если понадобится, мы разнесем эту долбаную Ханкалу в щепки...

Старый устало машет рукой. Он сильно сдал за это время. Может, это смерть Шепеля надломила его, а может, он просто устал.

— Пошли они все к черту, — говорит он. — Это уже не важно. Главное, что мы остались живы. А, плевать… В конце концов, несколько лет за решеткой — это несколько лет жизни, верно?

— Тебе могут дать семь лет за пьяный дебош с применением оружия.

— А, плевать… Это уже не имеет никакого значения.

Мы выкуриваем еще по одной. Фикса просовывает в окошко несколько пачек сигарет. Мы уходим.

Мотолыга уже ждет. На броне стоит Абдурахмановна.

Колонна въезжает в Калиновскую. Война для нас кончилась — из Калиновской нас будут увольнять.

Начинается дождь.

Бэтэры шелестят шинами по мокрому асфальту, из-под колес в облаке дождевой пыли поднимается радуга.

Я открываю люк и подставляю дождю лицо.

Крупные капли летят ровно и прямо. Над горизонтом висит тяжелое солнце, под его лучами колонна отбрасывает длинные розовые тени.

Ну вот и все. Вот и мир. Этот солнечный теплый день — последний день войны.

Шепель умер. Умерли Игорь, Харитон, очкастый взводный, Пашка, Вазелин, Муха, Яковлев, Кисель, Саня, Колян, Андрюха…

Многие, очень многие…

Неизвестно еще, что будет со Старым.

Я вспоминаю всех своих товарищей, вспоминаю их лица, их имена.

Здорово, мужики… Вот наконец и мир, мы ведь так ждали его, помните? Мы ведь так ждали этого дня… Как же я теперь без вас, мужики? Ведь вы же братья мои, войной подаренные братья. Мы будем вместе всегда…

Я стою по пояс в люке. Крупные капли текут по моим щекам и смешиваются со слезами.

Здорово, Кисель! Здорово, Вовка! Здорово, Шепель!

Здравствуй, Игорь.

Здорово, мужики!

Я закрываю глаза.

На взлетке никого нет. Идет теплый дождь.

1 “Корабль” — коробок с анашой (сленг).

2 Мотолыга — многоцелевой легкий бронированный тягач.

Георгадзе Марина родилась в Москве, закончила Литературный институт им. А. М. Горького, после чего переехала в Грузию, а затем — в США, где живет с 1992 года. Автор книг “Маршрут” (N. Y., 1998) и “Черным по белому” (М., 2002).

Взлет самолета

Мы замолчали и сложили руки

И головы склонили, как мадонны,

С какой-то болью вслушиваясь в звуки,

Что нарастали в теле окрыленном.

И вот — огни во тьму вдавились с силой,

Размазались до линий...

И завыли

Моторы детским голосом восторга,

Пытаясь ноги заменить на крылья.

И на часах обратно побежали

Все стрелки мира.

Несколько минут

Земля еще в окошке дребезжала

И — со щеки сорвалась, как слеза.

И в длинных креслах мы полулежали,

Прикрыв помолодевшие глаза.

* *

*

— Не плачь слишком часто,

а то переплачешь, —

так мама сказала,

взглянув в никуда.

— На двойки и драки

все слезы растратишь

и плакать не сможешь, когда

наступит беда...

— С сухими глазами

сама затвердеешь.

От жалости станешь

не гладить, а бить.

— Убийцей быть плохо.

Тебе не понравится.

Уж лучше себя дай убить.

— А если беда на меня не наступит?

И как она выглядит — как медведь? —

так я попыталась нарочно быть глупой.

Она не ответила.

Я стала смотреть

туда же:

где тень птичьей стаи металась,

моталась

по грязно-белой стене.

Что птиц в этом небе давно не осталось,

известно и маме,

известно и мне.

Части

Снова выгнали меня из меня.

Не звеню, не полощусь на ветру.

И брожу между скульптурами дня,

словно кошка по чужому двору.

Едкий запах, мерзкий вид, дикий шум...

Яма круглая с петлей на боку.

Имя “чашка” не приходит на ум,

и ни буквы прочитать не могу.

Тело здесь, а я сама разбрелась.

Часть — к покойным, на ночной огонек.

Часть — вокруг живых стволов обвилась

да и цедит их сахарный сок.

Часть — вообще живет на Марсе, в нигде:

рыжий, в черных лишаях

фрукт-сморчок,

в телескопе он гудит, в темноте,

внутрь себя обращая зрачок.

Ну а самая срединная часть,

кость, которой что ни огнь — то упор,

на сторонний на забор забралась.

И сидит, как немой древний хор.

Наблюдает, пяткой бьет, жмет плечом.

Нет ни имени у ней, ни судьбы.

Ей не страшно — хоть сосновым колом

почеши посреди головы.

И она себе верна.

Ей всегда

снится только до-рожденье, отлив...

— как босая в простынях детвора

воду пробует, лицо закатив.

* *

*

Как будто я — полководец.

Солдаты мои убиты.

Лопатки коснулись теплых

камней последней стены.

Отбросить тень, как рубашку, —

вот вся подготовка к битве.

И тысяча тысяч копий

мне в сердце устремлены.

Но я их сморгну, как ресницу.

Я снова один и — воин.

Любимые и родные

сидят наконец в раю.

Отнятые ими силы

обратно как реки в море,

как льдины в реки стекают.

И я им навстречу стою.

На пеших, конных и ближних

не надо больше дробиться,

служить им ярмом и саблей,

и зеркалом, и водой.

Носить с собою повсюду

их беды, слова и лица.

Бояться тысячей страхов.

Проигрывать каждый бой.

Когда-то, в самом начале,

я так же перед врагами

стоял, готовый к победе,

и не ожидал солдат.

Тогда они и появились,

печатая пыль сапогами,

в которых болтались тыщи

моих ахиллесовых пят.

* *

*

Памяти кометы Галлея, при появлении которой члены калифорнийской секты убили себя, чтобы попасть на следующий за кометой инопланетный корабль.