Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2006)

— Значит, звезда эта сияла для всех? — спросила Катя как-то с подозрением. Ее, видимо, замысел мой не вдохновил.

— Да. Для всех.

— Тогда твой герой вполне мог упереться куда-нибудь в Баренцево море. — Катька улыбнулась. — Потому что если реальные волхвы шли, например, из Аравии, то он, глядя на звезду, должен был пойти как раз в другую сторону.

— Да никому он ничего не должен. А тем более — упираться в море. Мудрые люди вообще не упираются, а соглашаются… всегда. — Я робко посмотрел на Катьку, тревожась, что она не поймет.

Но Катька осмыслила и поинтересовалась:

— Конец у поэмы — какой хочешь сделать?

Я сказал, что не буду описывать, как ведун доберется до Вифлеема, что каждый русский человек должен сам это вообразить. Ведь дело-то очень личное. Еще объяснил, что поедет он на якутской лошадке. Накануне я смотрел научно-популярную передачу и узнал: якутская лошадь — одна из самых древних и живучих. Она в лютый мороз без проблем выкапывает себе копытами корм из-под снега.

Тут Катя опять меня чуть-чуть смутила, сказав, что информацию из телевизора нельзя вот так запросто использовать в творчестве, что это намек на публицистику и тупой реализм. И я решил отправить моего волхва пешком — дойдет, мужики в старину были выносливые… А Катька — умница, не зря учится в своем филологическом институте.

Мы бы еще долго говорили о нелегком пути ведуна, гуляли по саду и у сарая, пили бы чай с медом, но скоро должна была вернуться с работы ее мать.

Я оделся, взял сумку. Катя проводила меня на улицу. Я подумал, что не зря рассказал ей о своей будущей поэме, ведь у Кати даже улучшилось настроение — не ругала меня… не говорила больше, что все это — хренотень. Наверно, она лишь сделала вид, будто ей не очень понравилось, чтобы я творил дальше упорнее.

Отойдя немного от калитки, я обернулся:

— Катьк, он смело пошел! Даже без карты! Каково, а? Это же не только история, это вообще — прорыв!

— Дары! Дары у него будут? — крикнула Катька.

Я, удаляясь, крикнул ей, что подумаю. И сразу стал думать… Замелькали в сознании кедровые шишки, целебные коренья, что-то топорное, но очень нужное, затем вообразились мне цыганская шаль и бутылка рижского бальзама, и я понял: наскоро такие вещи не решаются.

Рифмуя первые строки поэмы, я направился не к станции, а в другую сторону, чтобы немного погулять. Переулками вышел на какой-то пустырь, думая, как по-настоящему, по-человечески люблю Катьку, какая она мне родная и отзывчивая, а то, что психует иногда, так это ничего, почти нормально... Потом тропинка уперлась в бетонный забор, возле которого чернел кузов сгоревшей машины. Насыпь железной дороги была рядом.

По заснеженному склону я выбрался на пути. Слева над рельсами светились два нежно-синих семафора, за ними — примерно в полутора километрах — желтели фонари платформы. Я пошел к ней… Взвевая снежную пыль, проносились составы. И тогда, стоя на обочине, ослепляемый мощным прожектором локомотива, я махал сумкой с журналами. И поезда приветливо гудели мне в ответ.

Бузник Михаил Викторович родился в 1947 году в Пржевальске. Выпускник химфака Киевского университета. Поэт, драматург. Основные поэтические книги вышли в парижском издательстве “YMKA-Press”. Живет в Москве.

1

Над недвижной точкой

бытия —

нерукотворный.

Таким Римским светом —

окутаны вокруг

скалы, что от них

можно напиться.

Красоту прощенную

окрыленное разумение

стягивает.

Огнями залита

смерть.

2

Вихри плоти

земной —

смелее прежнего.

Перевернутый луч

тяжелеет —

над синим ободком

жизни ушедшей.

Форма бытия,

которой еще нет? —

пелену пределов

сорвала.

Лев, в мраморных

лепестках

лежащий, —

Лувр хранит.

3

Бездны близость —

над платом

печали...

И вдруг сверхмирность

радость НЕУНОСИМУЮ

находит...

Внемлет

бесчинству туч —

без которых перелет

пространств

холодных

невозможен.

4

Небоскребы

в глубину обморока

прорывались.

Helen это

очевидно.

Красотой

не оберегаемое,

время —

цвет ее глаз

заменило.

Гладь разумения —

невидимому

подвластна.

5

Слоились

течения рек

близких,

Небесных.

Всплески сгустков

разделенного лада —

узнавали: что

сердца давно

умерших —

крыльям нечувственным

блокада.

6

Память становилась

реальностью

видимого…

Сбивчивую даль —

перекрывала.

Плоть воскресающая

разрывала

мрамор

по всей земле.

Время земное

свет теряет.

7

Картина бытия

зримая —

сменяется

горней —

Апостольской.

Проступает кровь

из земли.

Измучена смерти

глубина.

8

Миллиарды тонн

неба —

спрессованных

В ХЛЕБЕ ПРИЧАСТНОМ —

в ее сердце

вживались...

Тело Господа —

отворяло

своды Рая

дальние.

9

Видения Артюра Рембо

на мгновения

были пропущены

к Шарлевилю.

Явленным

город залило…

Сердца,

узревшие видения, —

проходили сквозь

другие сердца,

никакими пространствами

не замеченные.

10

Опасность

возвеселилась…

И вжилась

в тайну обреченную,

что на всех

колоннах храма

Вознесшегося —

пробита временем

разомкнутым.

11

На оси бездонной

исчезли

числа…

предвестие,

что тишиной

наполнено,

как и небо! —

над голубем

нерожденным —

делимо.

12

Ладони — обращенные