Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2007)

Не знаю, сколько я пролежал. Сознание то прояснялось, то снова спутывалось. Рядом со мной умирали искалеченные лошади.

Меня подобрали ехавшие из города люди. Они пристрелили лошадей, дали мне воды и перевязали рану, погрузили на свою повозку мое почти безжизненное тело и отвезли в Столицу. Они спасли мне жизнь, а я даже не знаю их имен.

Когда я пришел в себя, то понял, что остался навсегда хромым и должен Хуану огромную сумму. Она прозвучала для меня отвлеченно — таких денег я никогда в руках не держал и представить себе не мог. Мне оставалось только поступить к Хуану на службу и постепенно расплачиваться с ним, отдавая долг и проценты, которые он назначил.

Так началась моя долгая дорога в город: перевал с запада на восток, перевал с востока на запад, перевал, перевал, перевал. Одно меня обнадеживало: перевозка грузов в Сан-Педро стоила дорого, и у меня был шанс расплатиться, пускай и через много лет.

5

Весь первый день дорога шла среди кукурузных полей, медленно и томительно поднимаясь в гору. Там, где кончались поля, находился последний с западной стороны колодец. Здесь нужно было отдохнуть и набрать воды для второго перехода.

На второй день по крутому подъему дорога выходила на широкое плато, где росли только кактусы. Я ехал, а чаще, прихрамывая, шел за телегой, везущей штабель длинных досок. Ветер бил в лицо, а солнечные лучи входили в тело как светлые иглы. Начинался долгий спуск. Пейзаж становился еще суровей. Здесь ничего не росло, но у подножия плато находился колодец. Возле него можно было устроить привал, распрячь и напоить лошадей, перекусить самому и уснуть, положив голову на плоский камень.

Оставшаяся часть пути проходила по равнине. Впереди поднималась пирамидальная скала с башенкой наверху. Ехать было спокойно. Я знал, что стража с колокольни видит меня и, если я разверну белый платок, мне придут на помощь.

У источника можно было передохнуть. До городских ворот дорога была мощеная и широкая — на ней могли разъехаться две повозки. По покрытому мхом каменному желобу вдоль дороги бежал ручей. После двухдневного перехода через горы и пустыню это место казалось раем. Чем ближе я подъезжал к подножью горы, к единственным городским воротам, тем чаще встречались горожане. Они занимались своими делами, но были приветливы. В городе не часто появлялись новые люди, и каждый приезжий вызывал у жителей интерес. Но они хорошо понимали, насколько трудна дорога через пустыню, и были ненавязчивы.

Пусть путник распряжет лошадей и поставит их в конюшню у городских ворот, где оставляли лошадей и повозки не только приезжие, но и сами горожане: никакая лошадь не смогла бы забраться по крутым городским улицам. Вверх грузы или переносили на руках, или перевозили на осликах, а тяжелые каменные плиты поднимали лебедками по отвесной стене.

Пусть человек отдохнет, пусть напьется воды и кокосового молока, а когда он сядет на лавку в харчевне и поставит перед собой на каменный, отполированный локтями стол кружку с вином, он расскажет о большом мире за пустыней и горами, о мире, где много дорог, городов и ворот, где по улицам ездят повозки, где дерево можно распилить, расколоть и бросить в камин, о мире, где шумит море.

6

Когда я познакомился с книжником Елисео, он показался мне глубоким стариком, наверное из-за бороды — уже тогда почти седой, хотя ему было немногим более сорока. Я был ровесником его сына, но ко мне Елисео всегда относился как к равному. Как я понял потом, он ко всем относился так — даже к выжившим из ума старухам и тем более к детям.

В один из первых приездов в город я, бродя по лестницам и галереям, заглянул в маленькую лавку. Вывески не было, а к двери спускались пять крутых ступенек. Я решил, что это один из тех подвальчиков, где можно выпить кофе и кукурузной водки. Но, войдя, я понял, что попал не туда. А вот куда я попал, понял не сразу.

Здесь жили книги. Они лежали и стояли на полках в том свободном порядке, который возникает только сам собой, после долгих случайных перестановок. Центром этого миропорядка был человек, сидевший за столом перед открытым томом. Я растерялся, но не ушел. Я никогда не видел столько книг. Человек посмотрел на меня и жестом предложил присесть на выступавшую из стены каменную скамью.

— Хотите кофе, юноша? — спросил он.

— Да, пожалуй, — растерянно ответил я.

Он налил мне чашечку из медной джезвы, стоявшей на мраморной подставке прямо на столе. Кофе был горячим, как будто меня здесь ждали. Хозяин снова погрузился в чтение. У меня было время осмотреться. Полки с книгами поднимались до самого потолка. Здесь были и миниатюрные томики, и громадные фолианты. Я не мог оторвать от них взгляд.

— Вы что-то хотите почитать? — вдруг спросил хозяин лавки.

Я задохнулся от стыда и дал себе слово, что обязательно как следует выучусь читать, чтобы опять прийти сюда и прочитать все книги на свете, ведь наверняка все эти книги есть здесь. Я ничего не ответил. Хозяин улыбнулся:

— Давайте выпьем вина, и вы расскажете, что случилось в последнее время в Столице, там всегда что-нибудь случается. Вы ведь недавно оттуда?

— Да, я работаю у старого Хуана — доски вожу в город.

Скоро я совсем освоился. Я пил вино, которое подливал мне хозяин, и рассказывал все, что знал и слышал. Когда мы познакомились и хозяин, заперев лавку на засов без замка, отправился проводить меня до городских конюшен, мы были почти друзьями. Елисео слушал меня так, как будто я принес ему слово откровения. Прощаясь, он сказал:

— Приходите снова, мы выпьем вина, и, может быть, вы что-нибудь захотите прочитать, а может быть, у меня будет для вас работа. Мне частенько приходится заказывать в Столице книги, и, я думаю, вы мне поможете.

Я обещал и сдержал слово. Я выучился читать и даже немного разобрал латынь и греческий. Не то чтобы очень хорошо, но настолько, чтобы мне не всучили не ту книгу, которую заказал Елисео. Места на моей телеге книги занимали немного, а платил Елисео щедро.

7

Книги в городе покупали редко, но Елисео мог бы разбогатеть, поскольку он поставлял бумагу, чернила и перья для градоначальника — алькальда — и его чиновников, а бумаги им нужно было много, и писали они на дорогой — тяжелой и плотной. На чем же еще писать указы о том, что запрещается выплескивать помои прохожим на голову? Но Елисео тратил почти все свои деньги на книги. Они были очень дороги, особенно те, которые присылали ему из-за моря.