Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2009)

Владимир Гандельсман родился в 1948 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский электротехнический институт. Автор десяти поэтических сборников и записных книжек “Чередования” (СПб., 2000). Переводчик англо-американской поэзии. С 1991 года живет в Нью-Йорке и Санкт-Петербурге.

Бинокль

Меня бинокль привлёк,

и я купил бинокль.

Далёкий мотылёк,

ты так же одинок ль?

Ты так же близорук ль,

когда, надев очки

(твой взгляд — горящий угль!),

глядишь в мои зрачки?

Простая сила линз —

и мы с тобой уже

не плоть, и желчь, и слизь,

но тихий гимн душе.

Мышь

То не зверь кричит, не птаха,

проклиная бытиё,

то орёт приманка-плаха

мышью, влипшейся в неё.

— Вороти, судьба, оглобли! —

так кричит, кто мал и сир.

— Друг, ты слышишь эти вопли,

сотрясающие мир?

— Слышу, вижу, чьё-то лихо

смотрит с плахи на зарю. —

С омерзением, но тихо

дверь в кладовку притворю.

Причастие

Небеснейшее помню дуновенье

в трамвае на Литейном, ясным днём —

я совершенно умер в то мгновенье,

но вспыхнул свет — и я очнулся в нём.

С тех пор в тоске я замираю часто

и думаю, что этот чудный сбой —

есть первый миг продлённого причастья,

когда душа прощается с тобой.

Фото

Я вынул фотографию, портрет

того, которого на свете нет.

Потом убрал. Тень лампы колыхнулась,

и мне почудилось, что в ящике стола

отображенье задохнулось.

Как странно скорбь меня подстерегла!

Ходасевич в столовой

Людей узор необязательный —

старик, две дамочки, семья...

Второстепенный, описательный

свой дар на них потрачу я.

Они снуют вблизи с подносами,

несут еду, потом едят,

дыша кухонными отбросами,

вдали работники галдят.

Как серенько, как посетительно,

рука запуталась в плаще,

беспомощно, неубедительно,

бездоказательно, вотще!

Зажмурясь, откажу творению,

распорядившись видом дня

по собственнному усмотрению...

О, пиршествуйте без меня.

Испуг

Уже развязку в этой драме

торопит похотливый стыд,

уже разряд между шарами

голов сверкает и шипит,

уже горячей лавой в лоно

летит шальная булава

и оползнями на два склона

омертвевают оба два...

Но полно! Что это такое?

Какой корёжит их недуг?

Какое зверство половое

сношение! Какой испуг!

Старик

Старик встаёт, кряхтя.

Накинувши халат,

сластёна и дитя,

он ищет мармелад.

На ощупь, в темноте,

он ищет и дрожит,

но он не помнит, где

он, собственно, лежит.

И явь настолько сон

и чёрное трюмо,

что кто здесь этот “он”,

ему неведомо.

Слово

Наивным словом приголубленным,

с доверчивым однообразием,

последуем за миролюбием

вещей, за чистым их согласием,

за их судьбою незапятнанной,

за музыкой касаний умною, —

они тоской по жизни спрятанной

за это заплатили, думаю.

Кудесникам, поверхность гранящим,

оставь искусство потешания.

Мир дышит не превратно правящим,

но тихим словом послушания.

Счастье

Я вынимаю монпансье.

Ты помнишь их на вкус: лимон,

малина, вишня, — эти все

гремушки? Да? Не удивлён!

А круглый домик жестяной?

Взял в руки, повернул, чуть сжав,

открыл... Ты всё еще со мной?

О россыпь с пряностью приправ!

Весна. Флажками шапито

трепещет в парусной красе.

Демисезонное пальто.

В кармане банка монпансье.

Стрижка

Там, за окном, как бы за сценою,

с небес слетает снег живой,

а здесь — охота за бесценною,

неповторимой головой.

В зеркальном озере, как лилия,

она плывёт, а дальше чуть

горит береговая линия —

асфальтовый кремнистый путь.

Плывёт, вдыхая, щурясь, нюхая,

покуда бритвенный прибор

жужжащею прицельной мухою

снимает стружку, вёртко-скор.

Забавен мир своими тельцами,

их прихотями что ни миг.

Паренье ножниц над пришельцами

и распыленья быстрый пшик.

Завтрак

Бывает день, не день — свечение,

воспеть ли мне душой отрадною

яйцба в кастрюльке кипячение

зимой январской аккуратною,

воспеть ли малость невзначайную:

треск наледи от шага пешего,

постукиванье ложкой чайною

по скорлупе яйца белейшего?

Стучи, стучи ему по темени,

ты вычтен из себя, и в разности

нет ни людей, ни даже времени...

Кого ты окликаешь в праздности?

На пороге

Войдёшь — и темнота обступит.

Потом проявится окно

и свет вечерний приголубит.

Как бы колодезное дно.

Чем безымянней, тем дороже.

Где, не припомню... как сейчас,

я долгими стоял в прихожей

минутами, не шевелясь,

в недавнем жизневоплощенье,

где сиротливо дом притих...

Но нынешнее возвращенье

на проблеск явственней других,

на миллиграммовую гирьку,

призвякнувшую на весах,

к исчезновению впритирку

в странноприимных небесах.

Доступ к тексту прекращен по просьбе автора

Янышев Санджар Фаатович родился в 1972 году в Ташкенте. В 1995 году окончил филфак Ташкентского государственного университета. Автор четырех книг стихов. Составитель двуязычной антологии современной узбекской поэзии “Анор — Гранат” (2009). Лауреат поощрительной премии “Триумф” и премии журнала “Октябрь”. Живет преимущественно в Москве.