Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2005)

Читать письма Чуковской к Самойлову порой неловко. Она ему доверяет — а для нее это значит, что она открывается перед собеседником нараспашку, совершенно себя не “дозирует”, будучи человеком, по ее собственным словам, “глубочайше несветским”, предлагает себя во всей полноте и всем объеме своей сложной и тяжелой натуры . Она как будто не замечает, что другой человек совершенно по-другому, чем она, внутренне устроен и в подробностях ее ощущений и оценок не всегда заинтересован.

Первое письмо Лидии Корнеевны начинается с музыки: “Меня поразило: однажды, года 3 назад, я сказала кому-то, что в стихах Самойлова всегда слышна скрипка… И вот теперь я прочла стихи о скрипке” (13 июля 1971 года).

И дальше в переписке много о музыке и о потерях. Общие для обоих утраты — Ахматова, Анатолий Якобсон, Мария Петровых, Алексей Иванович Пантелеев. К утратам причисляются и расставания — расхождения — с прежними друзьями Львом Копелевым (в переписке он — “Часовой”) и Раисой Орловой.

Радостные страницы переписки — совпадения в литературных вкусах (чего стоит один диалог о прозе Катаева):

Д. С.: “Перечитал... Пастернака. Удивительная проза. Удивительная фраза, неправильная и точнейшая одновременно. Становится ясно, что „Живаго” писался всю жизнь.

После этого не удержался и прочитал первую часть новой повести Вашего соседа (Катаева. — О. К. ). У него с фразой все в порядке. И вообще все в порядке — и построение, и сюжет, и лица. Но как будто внутри всего этого подохла мышь — так несет непонятной подловатиной” (25 ноября 1982 года).

Л. Ч.: “Насчет Катаева, которого Вы перечли, я считаю, что Ваше определение гениально. Я пыталась выразить свое чувство, но мне не удавалось. Я говорила: „Это очень талантливый мертвец”. Когда я прочла Вами созданное определение… я смеялась до слез, до судорог, сидя у себя в комнате одна. Какая у Вас точность удара!” (20 декабря 1982 года).

(Ради справедливости тут надо добавить, что Катаев — замечательный прозаик, и на примере этого диалога хорошо видно, как идеология в наших героях подминает эстетику.)

Пожалуй, самая напряженная тема, “Дуэт для скрипки и альта” (название самойловского стихотворения, которое любила цитировать Л. К.), — это спор о Солженицыне.

Его имя впервые — в октябре 1972-го — названо в связи с романом “Август Четырнадцатого”. В подстрочном примечании сказано, что Самойлов собирался написать отзыв на рукопись романа, но потом оставил это намеренье. (Словно оправдываясь, писал Лидии Корнеевне: “Я настолько не умею служить, что не умею служить даже великому человеку”.) Видимо, их разногласия в оценке личности и творчества Солженицына проявились сразу же. Это явствует из письма Самойлова (от 19 января 1975 года): “Ужасно думать, что тот разговор встанет стеной между нами. Но, видимо, договорить его следует”. К “тому разговору” он вернулся спустя год, в декабре 1975-го. В письме, довольно резком, Самойлов настаивает на своем праве не становиться в строй.

“Последний наш раздраженный разговор породил во мне многие тяжелые сомнения не только по существу спора (спора по существу быть не может, ибо Вы принимаете все без всякого сомнения, ибо Вам достаточно подвига, в котором и есть высший смысл), а именно постановкой вопроса.

Можно ли накладывать табу на проблему столь жгучую, как проповедь А. И.? Ведь эта проповедь, учитывая его авторитет, одно из важнейших „намерений об исправленьи Империи Российской” . Как же избежать разговора об этом „прожекте”? И можно ли жить, не оценивая его, прежде всего с нравственной стороны?”

“И метод тот же — наш. Кто осмеливается судить о мыслях героя, тот мещанин, „комфортник””. “Если герой важнее правды, я за правду. Если для утверждения героя можно пожертвовать толпой, я за толпу” (14 декабря 1975 года).

(“Намерение об исправленьи Империи Российской” — это Самойлов цитирует свою поэму “Струфиан”. Там главный герой, старец Феодор, пишет такое “Намеренье”, чтоб поднести его государю. Современники легко прочитывали в поэме намек на Солженицына и его “Письмо вождям”.) В этой переписке есть следы полемики, острой и, видимо, задевшей за живое обоих собеседников. Самой полемики — “спора по существу” — там нет. Развернутую аргументацию одной из сторон можно, впрочем, восстановить из другого источника.

В “Памятных записках” Давида Самойлова, опубликованных в 1995 году, читаем главу “Александр Исаевич” — заметки о Солженицыне, включающие и ту самую рецензию на “Август Четырнадцатого” (значит, она все-таки была!). Самойлов начал писать их в 1971-м и продолжал в течение всех 70-х и 80-х. Г. Медведева, составитель “Памятных записок”, говорит в предисловии: “Солженицын интересовал Д. С. пристально, пожалуй, как никто из современников. Ведь именно Александру Исаевичу в глухую пору безгласности выпало стать средоточием и эпицентром политических, социальных и метафизических страстей. Казалось, так и стоять ему — глыбисто, победительно и единственно. Вот эта единственность и, стало быть, неподвластность суждению более всего огорчала ли, возмущала ли, во всяком случае, удручала Д. С. …Он остро ощущал неправильность и пагубность как для развития общественной мысли, так и для движения литературы магии — пусть великой, пусть замечательной, но — одной фигуры, по нашей российской привычке возведенной на пьедестал для неприкасаемых. …Центральной проблемой, как и для Солженицына, стала историческая судьба России и ее предназначение. Она же… и превратилась в водораздел несогласия и спора с автором „Августа”…”

Вкратце эти “несогласия” перечислены у Самойлова в главках “Записок” — “Бог Солженицына” и “Противоречия А. И.”:

“С., может быть, и деист, но не христианин. Месть, бунт и неподчинение власти, непомерная гордость — разве это подходит для религии кротости, смирения и подчинения. Солженицын призывает к насилию. Христианство — к ненасилию. С. и Толстой — антиподы.

Бог С. нечто вроде ЦК партии, спускающего директивы, право толкования которых взял на себя С.”.

И еще добавление — в главке “К Исаичу”: “В терпимом обществе никто не путает идеологию с правами и обязанностями Гражданина. Попытка заменить одно идеологическое общество другим — главная роковая ошибка А. И.”.

В примечаниях к книге сказано, что существовало большое письмо Лидии Корнеевны, в котором спор был продолжен. К сожалению, оно не сохранилось, и у нас нет возможности по первоисточнику воспроизвести аргументацию второй стороны.

Впоследствии Самойлов свое мнение о Солженицыне, кажется, переменил. Во всяком случае, в последнем письме к Л. К. он говорит о том, что “пора разумным людям соединить воедино два проекта — Сахарова и Солженицына”, и о том, что он “прежде недооценивал конструктивные стороны плана А. И.” (10 февраля 1990 года).