Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2005)

Второй пример. Короткая фраза среди других записей за тот же 1921 год: “Записан в кавалеры ордена Обезьяньего знака”. А. И. Михайлов не делает даже пояснительной сноски, словно ему ровным счетом нечего сообщить по данному поводу. Ю. В. Томашевский тоже сноски не делает, но в составленной им “Хронологической канве” жизни и творчества писателя на основании письма М. М. Зощенко, адресованного жене, относит событие к июню месяцу (фрагмент письма без толкований включен и в монтаж документов, подобранных М. З. Долинским для отличного сборника зощенковской прозы, выпущенного в 1991 году). Между тем грамота, выданная писателю А. М. Ремизовым, учредившим Обезволпал, “Обезьянью Великую и Вольную Палату”, помечена 30 мая, и грамота эта хранится в Пушкинском Доме, где и зощенковский архив.

Конечно, Ю. В. Томашевский многого не знал, и сама установка его — толковать не сочинения Зощенко, а судьбу — представляется уязвимой из-за недоговоренностей и идеализации героя. Как, например, расценить гневную статью преуспевающего писателя, который призывает расправиться с фашистским охвостьем в эпоху бесконечных процессов (цитировать ее вряд ли стоит)? Или как относиться к “Истории одной перековки”, помещенной в книге о Беломорско-Балтийском канале?

Можно, разумеется, говорить о том, что Зощенко, будучи в составе писательской бригады, обратился к важнейшей для себя теме — переделке психики человека и проч. Можно уповать, что все, отправившиеся в ту творческую командировку, искренне верили в преображение заключенных. Но куда деть нескончаемый рев сотен лагерников, стоявших на берегу, когда писательский пароход проходил мимо: “Зощенко, выползай!” Об этом реве вспоминает другой участник поездки, Е. И. Габрилович. И даже на неопровержимый аргумент — дескать, не писать для книги о Беломорканале было нельзя — есть контраргумент: не написали ведь Ильф и Петров ни строки, обещая в скором будущем третий роман, на сей раз о перековавшемся Бендере. И не исполнили обещания.

Подойти к этой проблеме не с нравственной меркой, а с художественной проще. Довольно сказать: повесть о каналоармейце А. И. Роттенберге — в первую очередь плохая литература. И совсем вне литературы сочинения, где автор призывает покончить с внутренними врагами. Рассказано это не для того, чтобы попенять Ю. В. Томашевскому за умолчание и пережимы, а чтобы продемонстрировать, сколь сложную задачу он перед собой поставил. И не только поставил, а решал годы и годы, руководствуясь доводами эстетическими. Ведь републикация ранних рассказов и фельетонов, отысканных в периодике, и есть эстетический довод: переиздавалось достойное переиздания.

Такое собрание — в пяти томах — появилось незадолго до смерти Ю. В. Томашевского. О том, какие препоны следовало преодолеть, чтобы вышли сначала том рассказов в “Художественной литературе”, “Избранное” в издательстве “Правда”, затем двухтомник, трехтомник, кто оказал неожиданную помощь (скажем, А. Л. Дымшиц, чью фамилию стараются и не вспоминать, столь она одиозна), а кто отказался помочь, хотя бы и под благовидным предлогом (фамилии можно отыскать в рецензируемой книге), — обо всем рассказано самим Ю. В. Томашевским просто и беспристрастно. И некоторые статьи подобны реляциям с поля боя — так и сражался секретарь комиссии по литературному наследию в начальственных кабинетах, сражался с переменным успехом.

Не упомянуто о важной вещи, о которой внимательный читатель догадается, пролистывая страницы книги. Об этом сражении следовало бы сказать строчками из баллады Роберта Браунинга о Наполеоне и гонце, который принес ему счастливую весть:

“Взят Регенсбург! — воскликнул он. —

Мы выиграли бой.

Ваш стяг орлиный водружен

На ратуше был мной...”

........................................

“Ты ранен?” И, как долг велит,

Тот отрапортовал:

“Нет, я не ранен — я убит”, —

И мертв пред ним упал.

Отдав силы пропаганде чужого творчества, Ю. В. Томашевский мало успел написать сам. Собранное сейчас под единой обложкой в большинстве — вступительные статьи к разным изданиям Зощенко. Даже биография писателя осталась недописанной, точнее, едва начатой (а судя по сохранившимся фрагментам, могла представлять интерес).

Так стоило ли издавать эту книгу и что она может добавить к немалому на данный момент числу работ, посвященных Зощенко? Неопровержимый факт: работы Ю. В. Томашевского остались лучшими в своем роде. Ни книга Д. Молдавского, ни книга А. Старкова, ни тем более книга Л. Ершова не могут считаться сколько-нибудь удовлетворительными: написанные с оговорками и умолчаниями, они были архаикой еще на стадии рукописи. О пространных сочинениях вроде сочинения Б. Рубена “Алиби Михаила Зощенко” не следует и рассуждать, столь название красноречиво. Можно возразить, что существуют монографии М. О. Чудаковой и А. К. Жолковского, но посвящены они — и в силу обстоятельств, и в силу авторских пристрастий — поэтике Зощенко. А уж труды зарубежных исследователей по преимуществу сводятся к узкой теме “Зощенко и психоанализ” — вспомним, например, работу В. фон Вирен.

Статьи Ю. В. Томашевского, в которых рассматриваются конкретные сюжеты, связанные с творчеством Зощенко, будь то психологическая реконструкция того, как возникло посвящение М. Горькому на “Голубой книге”, или попытка охарактеризовать так и не осуществленные “Записки бывшего офицера”, хотя бы потому вызывают интерес, что вопросы эти затронуты впервые. Что же до монтажа документов “Писатель с перепуганной душой — это уже потеря квалификации”, посвященного жизни Зощенко в период гонений и опалы, то вышел он не только на полгода раньше аналогичной подборки “Случай Зощенко”, подготовленной Б. Сарновым и Е. Чуковской, он и обстоятельней, и — да простится столь ненаучное определение — прочувствованней. Дополненный новыми материалами, монтаж вошел в пятитомник Зощенко и по сей день достоин внимания, как и статья о взаимоотношениях Зощенко и журнала “Крокодил”. Все названные вещи представлены в сборнике.

И что же? Поражение или победа? И то, и другое. Военные знают: бой не выигрывают без потерь. Остались книги Зощенко, осталась хронология его жизни и творчества, которая будет дорабатываться, но которую кто-то ведь должен был подготовить, остались три сборника воспоминаний о писателе, сборник публикаций и статей “Лицо и маска Михаила Зощенко”, что не появились бы без стараний Ю. В. Томашевского. А о том, сколь ему обязаны и отечественные, и зарубежные исследователи, стоит ли и говорить! Кто интересуется вопросом, пусть обратится к постскриптуму, коим дополнила переиздание монографии “Поэтика Михаила Зощенко” М. О. Чудакова, где упоминаются и Ю. В. Томашевский, и другой светлый доброжелатель — покойный Л. А. Шубин.