Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2005)

КУРИЦА — НЕ ПТИЦА…

Пока не прибыло семейство, мое одиночество скрашивает Саня. Заглянет по-приятельски, — шагает на кухню, достает из кейса, хотя у меня тоже есть, в холодильнике.

Режем колбасу. Я жарю глазунью. Саня смачно закусывает и водит меня коридорами новой жизни.

Если засиживаемся, звонит его верная Татьяна:

— Вы там не очень?

Саня со мной раскрепощается.

В отличие от других, которые могут догадываться, я — знаю.

Не за красивые же глаза его после журфака отправили в Штаты, в аспирантуру какого-то университета?!

Я на американских аспирантов в общежитии на Ленгорах насмотрелся. За версту несло разведкой. А Саня чем хуже?

Меня самого — два раза совращали.

Сначала — на факультете, потом — в редакции.

Рыжая Валентина, секретарь учебной части, отловила в коридоре и потащила к себе. Там, смущаясь, представила невзрачному человеку с размытыми чертами и удалилась.

Безликий товарищ завел туманный разговор, спрашивал, как я отношусь к работе за границей. Напирал, что я подхожу по характеру, внешности, что они знают про отца.

Пришлось притворяться наивным.

Сказал, что на меня пришел вызов из большой газеты, что главным там — Аджубей и что я давно мечтал работать исключительно под его неослабным руководством.

Товарищ, услышав про зятя Никиты Сергеевича, вздохнул, пожелал удачи и ретировался.

Во второй раз — уже в редакции — отбояриться было сложнее.

Такой же неразличимый собеседник вцепился, как клещ, хоть изъяснялся полунамеками.

Я тянул с ответом. Сказать “нет” не хватало духу.

И вдруг — эврика! — вспомнил про очки.

Когда я под стол пешком ходил, на правом зрачке появилось бельмо. При немцах было, в оккупацию, а тогда — да еще в деревне — какие врачи!

По совету старух мама вдула в глаз сахарную пудру. Бельмо пропало. Но зрение…

Я скорчил скорбную мину, намекнул, что не исключена полная потеря, и от меня отстали.

Иногда пытаюсь представить, какой Штирлиц из меня получился бы, но ничего, кроме нелепых паролей, в голову не приходит…

Поглощая глазунью, Саня жалуется на коллег:

— Думают, я в их рюмки заглядываю. Идиоты! Не было печали.

Первое задание. Срочное. Взять интервью у Брыльской.

Сначала растерялся. Потом узнал адрес и телефон.

Согласилась с удовольствием. Назначила на вечер.

Я — к палочке-выручалочке.

— Конечно подвезу, — пробурчал Саня.

Высадив меня в новом микрорайоне, приятель умчался по своим секретным делам.

Стою, кручу головой: все дома одинаковые.

Вспомнил героя “Иронии судьбы”: еще не туда попаду.

Нашел!

Пани Барбара смотрит с удивлением.

А все мое старое, “райкомовское”, до пят, пальто! И — дурацкая шляпа.

Пробую отшутиться:

— Вам легко будет запомнить мое имя.

— Почему? — удивляется.

— Шляпа пана Анатоля!

Был такой популярный польский фильм.

Улыбается. Чуть-чуть. Выглядит усталой. Даже измученной.

Ничего от звезды.

Говорит откровенно.

Даже о ревнивом муже.

Ставит на стол бутылку коньяка.

Задаю банальный вопрос — насчет свободного времени.

Взрыв:

— О чем пан говорит! Я как загнанная лошадь. У меня только на съемках свободное время!

Под ногами вертится четырехлетняя Бася. Капризничает. Покажет свои рисунки, а потом — рвет.

(Через восемнадцать лет она погибнет в автомобильной катастрофе.)

Невеселый разговор.

А сочинить надо веселенькое.

Перед Рождеством — наконец-то! — приехала семья, прихватив советскую дворнягу Барона.

Католический вариант праздника разочаровал. Думали — всенародное гулянье, а город — вымер.

Отмечают по домам. За столом — только свои. На столе — карп.

Через месяц Оксанка объявила:

— Мне сон по-польски приснился.

Егор обзавелся друзьями — Рысек, Войтек, Яцек…

Они зовут его по-своему: Игор.

Вскоре позвонили в дверь и огорошили Ларису:

— Пусть пани подтвердит, что Игор — не поляк, а пани сын...

Каждая жена собкора — секретарь корпункта. Даже зарплату платят — символическую.

Общаться с другими секретаршами Ларису не тянет.

Вечные ахи-охи, жалобы, склоки: кто где был, что сказал, что купил, сколько выпил...

Корпункт расположен в квартире. Работаешь, где живешь.

Испытание: изо дня в день, из ночи в ночь друг у друга на виду.

Высоцкий пел: “Придешь домой, там ты сидишь”.

А тут — никуда не надо приходить.

Иногда, обрывая ссору, я кричу в сторону люстры:

— Прошу не вмешиваться в мою семейную жизнь!

Ларёк смеется — сквозь слезы...

На приемах занимает, как устраиваются те, кому полагается выведывать секреты.

У поляков? Без водки? Пустая затея!

Пьют и при этом лыко вяжут.

Саня разъяснил:

— Масло глотать на пустой желудок, сметаной запивать — все это, старик, чушь. Самое простое природное средство...

Я напрягся.

— ...Закусить обыкновенным яблоком.

И точно! Заканчивает посол спич-тост, все кидаются к столу, пьют, закусывают. Любители балычком, севрюжкой балуются, а профессионалы яблочками хрустят.

Обычно на приемах я пристраиваюсь к Косте.

Лучший друг польской интеллигенции (и будущий заместитель министра бедной российской культуры) употребляет безобидный — на первый взгляд — коктейль.

Берешь бокал и — пятьдесят на пятьдесят: кока-колы и водки. Стоишь, весь из себя пристойный, и вроде как заморскую шипучку попиваешь.

А если бокал уже пятый?

У каждого из собкоров — служебная машина, но — без шофера, за исключением правдиста Лосото.

Одно искушение цепляется за другое. Сесть за руль? Естественно! Выпить? Ну, по чуть-чуть…

Рискуют отчаянно.

У Степы Климко это пятая вылазка за кордон.

После приема его в бессознательном состоянии волокут к машине, вталкивают на сиденье, кладут руки на руль и кричат в ухо:

— Домой!

Едва пальцы Степана касаются обода, он дергает головой, как собака, стряхивающая капли дождя, и заводит мотор.

— Не доедет! — шепчу Косте.

Тот успокаивает:

— Такого еще не бывало.

До Варшавы я понятия не имел, что такое юридическое лицо, обладающее к тому же счетом в заграничном банке.

Теперь, составляя финотчет, терзаюсь ожиданием: сойдется дебет с кредитом или не сойдется?

Иногда жена-секретарь, загоревшись, предлагает открыть сейф и взять зарплату вперед.