Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2007)

Выше я уже успел похвалить Лоис Буджолд за то, что писательница не боится экспериментировать с разными “ответвлениями” фантастического жанра. Так вот: Симмонс отметился вообще во множестве разных литературных жанров.

Позволю себе вновь краткий экскурс в писательский бэкграунд. В жанре “твердой” научной фантастики Симмонс, кажется, добился своего: его “Гиперион” (1989), признанный критиками лучшим англоязычным НФ романом конца столетия, собрал максимум авторитетных премий и утвердил автора на фантастическом олимпе. Русскоязычная публика также высоко оценила это произведение, созданное на стыке нескольких жанров (философская НФ, роман-расследование, “роман большой дороги”, боевик, притча и др.). “Гиперион” еще не собрал всех положенных ему наград, а Симмонс уже вплотную занимался жанром fantasy. Ранее им уже была написана сложная “многоходовая” вещь “Песня Кали”, затем последовали романы “Утеха падали” и “Дети ночи” — вещи, где мрачный мистический сюжет шел бок о бок с сюжетом детективным.

Особенно хороша была “Утеха падали” (на русском книга также издавалась под названием “Темная игра смерти”). Как пишет “Publisher’s Weekly”, это “эпопея, основанная на смеси разнообразных жанров — ужасы, научная фантастика, политический триллер, голливудский роман... В центре повествования — немногочисленные „вампиры ума”, способные подчинять других людей своей воле, читать их мысли, воспринимать ощущения через их органы чувств. Безмерно могущественные, эти вампиры используют других, зачастую самым кровавым способом...” Короче, наш Лукьяненко отдыхает.

Новой, необычной жанровой амальгамой стал его роман “Хитрое дело” (в русском переводе — “Колокол по Хэму”), где автор соединил жанр байопика с напряженным шпионским детективом, дофантазировав некоторые эпизоды из жизни Эрнеста Хемингуэя и замечательно убедив читателя в том, что полуопереточные эскапады писателя на яхте “Пилар” в годы Второй мировой действительно были важным элементом состязания ведомств Гувера и Гиммлера... Впрочем, и “Хитрое дело” вовсе не стало для Дэна Симмонса отправной точкой для экспериментов в детективно-альтернативном жанре. В начале столетия автор отметился в жанре динамичного триллера (“Бритва Дарвина”, “Неглубокая могила”, “Отмороженный” — два последних перевода названий оставим на совести “Эксмо”).

И вот теперь — “Илион” и “Олимп”: попытка Симмонса доказать публике, что и в жанре “полифонической” фантастики он по-прежнему первый парень на деревне. Зря он это затеял. Как и в “Гиперионе” (где властвовал Китс), повествование замешено на литературных источниках. Помимо названных Гомера с Шекспиром, тут переночевала толпа классиков, включая Вергилия, Пруста и Солженицына.

Симмонс старается объять необъятное: судьбы человечества и судьбы классических литературных текстов, перспективы цивилизации и проблемы бессмертия, еврейский вопрос и исламский терроризм — все промелькнуло перед нами, все побывало тут. При каждом удобном случае персонажи, отягощенные большим знанием, читают лекции персонажам, у которых знаний поменьше. Неудивительно, что во всей эпопее более-менее живыми лицами оказались два робота, некогда отправленные землянами на малые планеты Ио и Европу и вернувшиеся, когда на Земле стало совсем худо...

Больше всего страниц дилогии отдано — как и следует из названия — событиям по мотивам эпоса слепого аэда. И поскольку среди ахейцев, троянцев и олимпийских богов шныряет пронырливый профессор филологии, гомеровский сюжет скоро становится жертвой апгрейда. Итальянец Алессандро Барикко, который примерно в это же время поизгалялся над “Илиадой”, обязан снять перед американцем шляпу и признать свое поражение. Как известно, Гомер, создатель “Илиады”, был слеп. Гнедич, переводчик “Илиады” на русский, был крив. Симмонс даже очков не носит, и его фокусы на недостаток зрения уже не никак спишешь. В его романе ахейцы объединятся с троянцами и с роботами, чтобы свергнуть олимпийцев, потом олимпийцы нанесут ответный квантовый удар, а под конец Ахиллес, вернувшись из экспедиции в Тартар, зарежет Зевса (одна из наиболее натуралистических сцен в романе) и, подхватив возлюбленную амазонку, попилит куда-то вдаль.

Зачем весь этот литконструктор? Так захотелось автору. Вожжа под хвост попала. Раззудилось плечо. Читатель, кстати, толком не поймет, какого рожна избранные постлюди превратились в древнегреческих богов и для чего затеяли всю эту мясорубку. Стиль эпопеи — отдельная печаль. “Между тем вокруг потемнело, как в заднице... Острые стрелы печали втыкались изнутри в глазные яблоки... В мире начинается полный беспредел” (последняя фраза, кстати, отдана шекспировскому Просперо). Не знаю, насколько точно сие соответствует оригиналу Симмонса, но все равно отдельное спасибо переводчице Ю. Моисеенко. Не стану ее упрекать: похоже, она слепила из того, что было...

Питер Страуб. Пропавший мальчик, пропавшая девочка. Роман. Перевод с английского А. Крышан. М., “Эксмо”, 2007, 284 стр.

Питер Страуб — выпускник Висконсинского и Колумбийского университетов, магистр английской словесности; его роман далеко не первый в долгой писательской карьере... Отчего же так плохо?

Идея скрестить детектив с хоррором возникла у него не без влияния его друга и соавтора (по романам “Талисман” и “Черный дом”) Стивена Кинга. В романе “Пропавший мальчик, пропавшая девочка” Страуб соединяет традиционную историю о маньяке-педофиле с не менее традиционным сюжетом о проклятии, нависшем над домом, где некогда жил садист-убийца. Главный герой романа, писатель Тим Андерхилл, узнает об исчезновении своего племянника Марка и к середине книги укрепляется в убеждении, что в пропаже мальчика повинен не местный маньяк (которого ищет полиция), но зловещий особняк напротив (туда Марка заманивают странные видения). Ситуация усугубляется тем, что покойный садист Калиндар из дома напротив — мрачный тип с ускользающей внешностью (“враждебность словно черным облаком клубилась вокруг парня”) — был родственником матери пропавшего Марка. Незадолго до описываемых событий та покончила с собой. Мистическая рука из прошлого достает живущих, а спасти Марка от страшной участи может одна из давних жертв Калиндара, его дочь Люси...

Питер Страуб перенял у своего друга-соавтора Кинга медленную, вяжущую, обволакивающую манеру повествования, постоянную смену ракурсов и эпизодическое внедрение в романную ткань персонажей из других своих книг (тут, например, Андерхилл объединяет усилия с частным детективом Томом Пасмором, героем еще одной страубовской книги — “Mystery”). Но автор “Пропавшего мальчика, пропавшей девочки” не сумел перенять у Кинга двух главных фишек: непредсказуемости фабулы и постоянного нагнетания саспенса. Уже после первой трети книги сюжет начинает прокручиваться вхолостую. Обе буквы “i” в слове “finish” видны невооруженным взглядом, но автор все никак не хочет поставить над ними по точке. Ни логика хоррора, ни нормальная человеческая логика тут почему-то не срабатывают. Любознательный Андерхилл должен заглянуть в таинственный особняк, едва зародились первые подозрения. Но тогда бы не удалось растянуть сюжет на четыре сотни страниц и вытянуть из той же шляпы роман-сиквел (книга “In the Night Room” пока до нас не дошла). Поэтому писатель-персонаж и сыщик-персонаж, подчиняясь насилию Страуба, ходят вокруг да около...