Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2008)

В романе “В мире мехов” (приключения за полярным кругом), написанном в том же году, что и восьмидесятидневная кругосветка, целых четыре женщины — все исключительно для оживляжа: надобно чем-то сдабривать описание арктических просторов и как-то коротать полярные ночи (героиня читает вслух своим товарищам книжки). Забавно: в романе есть все предпосылки любовного сюжета — он и она, кажется, обречены броситься в конце концов друг другу в объятья. И читатель этого ждет. Хорошо, объятья у Жюля Верна исключены. Ладно, пускай. Ну хоть слова какие-нибудь сказать можно? Нельзя? Ну хоть попереживать немного?

Жюль Верн томится, не знает, что и делать, медлит, откладывает на потом-— может, как-нибудь обойдется, оставляет себе возможность в любой момент пустить в ход любовный сюжет, как бы и надо, как бы и положено, но душа совсем не лежит. Вот вручил Филеасу Фоггу вдову. Что в ней, в этой вдове, хорошего, что с ней теперь делать? Но тут весьма кстати падает занавес, и вопрос снимается сам собой. И потом, нельзя же идти на поводу у читателя в каждом романе. Перебьется! У мужчины и женщины могут быть простые дружеские отношения (и действительно могут). В конце романа герои, проведшие вместе в арктическом заточении более двух лет, постоянно остававшиеся наедине и, при всей симпатии к друг другу, ничего себе такого не позволявшие не потому, что сдерживали страсти, а потому, что ничего такого не приходило им в голову, церемонно прощаются: они встретятся через год в новой экспедиции.

Мир Жюля Верна — мужской мир: появление в нем отдельных женщин ничего не меняет. В “Таинственном острове” чисто мужская компания, и без женщин четыре года своей распрекрасной жизни эти героические люди совсем не скучают. Не вспоминают, что те вообще существуют. Как-то без надобности. И свежий воздух не влияет.

Впрочем, в самом конце, когда уже все хорошо кончается, одна женщина все-таки возникает. Правда, виртуально. И хорошо, что виртуально. Это леди Гленарван. Щедрые герои посылают ей самую красивую жемчужину из ларчика, подаренного таинственным капитаном. Что двигало этими благородными людьми — не помню. Да и не важно: как бы ни был сюжетно мотивирован этот дар, смысл его очевиден: это благодарность леди Гленарван, а в ее лице всем женщинам мира, что они оставили наконец автора и его героев в покое и не мешали им наслаждаться жизнью на протяжении такого большого романа.

Капитан-окормитель

С Богом примерно то же самое, только хлопот меньше. Я что-то не соображу, с какой буквы его в этом контексте писать: с прописной ли, со строчной? Для простоты пусть будет с прописной — как имя персонажа. Впрочем, маргинального и притом виртуального. В отличие от женщин, Бог мало интересен читателю, во всяком случае — читателю, для которого пишет Жюль Верн, он же просвещенный человек, этот читатель, увлечен наукой и техникой, верит в прогресс, в покорение природы, верит, что “андарт мир ос спа” (см. ниже), надеется на собственные силы и начисто лишен суеверий. Зачем Филеасу Фоггу Бог? Вовсе незачем. Он и сам прекрасно управляется. Непременное пребывание Бога в романе литературными приличиями не требуется, однако же Жюль Верн время от времени вспоминает, что некоторые герои при некоторых обстоятельствах должны ради правды жизни помянуть Бога, почитать что-нибудь религиозное, а то и помолиться (не без этого). Жюль Верн им никогда не препятствует, но никогда и не поощряет.

Порой он и сам не оставляет героев без религиозного попечения. Через капитана Немо он посылает островитянам посылку с самым необходимым: помимо стамесок, абордажных палашей, секстана, барометра-анероида, помимо трех дюжин носков, шести медных луженых кастрюль, шести столовых ножей, помимо двух словарей полинезейских наречий, шеститомной энциклопедии естественных наук, фотографического аппарата и прочих столь же важных вещей, Жюль Верн вкладывает в посылку и Библию (с Ветхим и Новым Заветом-— уточняет он в прилагаемой описи). Жюль Верн — автор, а кому, как не автору, знать, в чем нуждаются его герои.

Чтение важной книги не демонстрируется. С другой стороны, ведь не демонстрируется надевание носков и использование столовых приборов. С третьей

стороны, про носки и приборы — мы (читатели) можем вообразить, для чего эти вещи островитянам нужны и как они с ними манипулируют; что же касается Библии, то для воображения это куда более проблематично. Тем более что герои не проявляют к священным текстам ни малейшего интереса — разве что за кадром. То же, что и с двумя (!) полинезейскими словарями, изучение которых на необитаемом острове может доставить радость только умам большого интеллектуального бескорыстия. Но вот, не пожалел дефицитного места в посылке. С четвертой стороны, Библия — атрибут культуры, должна стоять на полке в каждом приличном доме, а уж открывают ее, не открывают-— дело десятое. Пусть будет: захотят — откроют.

На самом деле все это совершенно Жюля Верна не занимает. Ждать от него описания религиозных переживаний, размышлений, разговоров — все равно что ждать описания секса. При этом секса в его романах в принципе нет, а переживания все-таки есть: раз люди молятся, значит, есть, надо полагать. Что ж, Жюль Верн скажет в нужный момент пару приличествующих случаю слов и (взглянув на часы) поспешит себе дальше, не оборачиваясь: пора, пора уже добывать кислоту из серного колчедана, запустит процесс и прочтет толковую лекцию интересующимся. Впрочем, случаев этих — по пальцам перечесть.

Прекрасная вдова, путешествующая с Филеасом Фоггом, требует хотя бы минимального литературного внимания, и Жюль Верн время от времени достает ее из кармана и предъявляет читателю, ну, скажем: “Удалившись в одну из комнат при вокзале, миссис Ауда в ожидании дальнейших событий в одиночестве размышляла о Филеасе Фогге, о его прямоте и великодушии, о его спокойном мужестве”.

В отличие от вдовы, Бог не требует внимания вовсе, не ревнив, не напоминает о себе, не склонен вторгаться куда не звали, не претендует даже на минимум. Тем более интересно, что религиозный сюжет у Жюля Верна, хотя бы как некая странная проекция, несмотря на все сказанное, вдруг возникает, правда в превращенном виде: неотрефлектированная потребность в высшем существе, ведущем благодетельный и чудотворный контроль над миром, дает свои литературные результаты. Кто бы ожидал этого от Жюля Верна?

Капитан Немо обладает очевидными божественными атрибутами: он всемогущ, всеведущ, вездесущ, непостижим, грозен, милосерд; невидим, но явлен в своих деяниях: спасает терпящих бедствие, исцеляет больных, направляет к берегу сбившихся с пути мореплавателей, привечает праведников, карает грешников. Такое местное островное божество.