Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2009)

Сергей Сергеев. Еще раз о русской интеллигенции. 100-летию “Вех” посвящается. — “АПН”, 2009, 11 марта .

Среди прочего: “„Интеллигент — антоним хаму” (Ю. М. Лотман). „Интеллигентом нельзя притвориться” (Д. С. Лихачев). „Если пользоваться известной поговоркой об одеяле, которое тянут на себя, то интеллигент оставляет себе лишь минимальный кусочек одеяла, а то и просто остается непокрытым…” (Б. Ф. Егоров). Неловко читать этот патетический вздор, подписанный именами уважаемых ученых, вмиг утративших способность к критической рефлексии, как только дело дошло до разговора о том социальном слое, к которому они принадлежат, и потонувших в откровенной — до пародийности — самоапологетике. Может, каких-нибудь чувствительных домохозяек она и способна привести в состояние благоговейного экстаза, но… „мы ведь с тобой кое-что знаем про интеллигенцию” (Р. Олдингтон)”.

Полный текст статьи — в журнале “Москва”.

Юрий Солозобов. Необитаемый “Остров Россия”. — “АПН”, 2009, 24 марта .

“От нас ушел гений. Может быть, последний из живущих в России. Гения звали Вадим Леонидович Цымбурский. Он был философ, филолог и геополитик. А геополитик — это всегда гений места , оберегающий страну”.

“<...> в случае с Цымбурским и одаренности и неустроенности хватало даже через край. Да, надо признать открыто, он не был кабинетный философ в модном костюме, изучивший Хайдеггера от аппаратной скуки... „Мне приходится работать дома, а это тяжело. Я же живу вместе с мамой и ее двадцатью драными кошками в маленькой квартирке с видом на орехово-зуевское кладбище. Разумеется, иногда мне приходят в голову довольно мрачные мысли!..” Для мира гламура, тюнинга и эксклюзива это признание даже не приговор. Это даже не лузер!.. Это просто нигде — где-то по другую сторону атомной решетки”.

См. также: Андрей Ашкеров, “Памяти Цымбурского” — “АПН”, 2009, 24 марта.

Андрей Столяров. Моральный бренд. — “Литературная газета”, 2009, № 12-13, 25 — 31 марта.

“<...> террор сталинского периода и воздвигнутые затем нагромождения советского социализма не могут заслонить сияющую на горизонте идею справедливого переустройства мира”.

Александр Суконик. Условности и сентименты христианского романа. — “Иностранная литература”, 2009, № 3 .

“Известно, как жалел Достоевский, что „Анна Каренина” не заканчивается сценой всеобщего примирения во время болезни Анны. Если бы Толстой закончил свой роман на такой вот точке всеобщего умиления, самоотречения, просветления и проч. и проч., то он бы тоже стал условным писателем, как Диккенс и Достоевский, но он этого не сделал, не придал жизни этакую совсем уж высокую упорядоченность и потому остался в роли более низкой — реалиста (как известно, у реалистов жизнь протекает более хаотично и не зависит от торжества идеальных чувств: тут Бетси процветает, а Анна умирает). Разумеется, Толстой — тоже христианский писатель и даже христианский моралист, но — не христианский „сентименталист””.

“Вот странное противоречие, которое принято объяснять болезненной вроде бы психикой Достоевского. Противоречие между особенно ясным видением (недоступным огромному большинству людей), безо всяких условностей и загородок, что такое есть человек, и — как следствие этого — уходом в состояние экзальтации: поднятыми к небу глазами и так далее и тому подобное. Одно тут влечет за собой другое, но это „одно” настолько уникально для данного индивида (то есть Достоевского), что судить его за экзальтацию и сентиментальность стиля, за условности и художественные огрехи весьма неразумно”.

“Я понимаю, что слова „не совсем здорового” и „декадентского” удивляют применительно к Диккенсу, и потому спешу уточнить, что имею здесь в виду данное Ницше определение христианской религии как нездоровой и декадентской. Диккенс и Достоевский в свете этого определения — особенные писатели, и не только для XIX века. Они особенные и рядом с Шекспиром, Толстым, Бальзаком, Расином — с кем угодно. Их особенность в том, что оба они, каждый по-своему, интимно, так сказать, до полной обнаженности , знают, что такое человек, для которого моральная Стена — ничто. И не просто знают, но восхищаются его силой и свободой, да так, будто не могут не

восхищаться. Вследствие чего — бросаются в другую крайность — в экстатическое превознесение такого человека, существа покоряющегося, слабого, жалкого во всех отношениях , как крошка Доррит или князь Мышкин”.

Дарья Суховей. Обзор современной русскоязычной поэзии Эстонии. — “Новые облака”. Электронный журнал литературы, искусства и жизни. Эстония, 2009, № 1 (53), 16 марта .

“Эстонская русскоязычная поэзия в большинстве своем представляет поколение 20 — 40-летних (пропагандисту и собирателю русской литературы Эстонии в единое целое Игорю Котюху — 30), которые не взрасли бы без творческих усилий Бориса Балясного (р. 1957) — поэта, переводчика, специалиста по теории перевода”.

Виктор Топоров. Львиная доля. — “Частный корреспондент”, 2009, 13 марта .

“А вот Иосиф Бродский говорил Соломону Волкову о верхушке пирамиды — о той верхушке, на которой в принципе не может быть никакой иерархии: все там великие. Но ведь Бродский разговаривал с Волковым (да и не с ним одним), как Мефистофель с Вагнером (не с композитором, объясняю для самых умных, а всего-навсего с простодушным персонажем из первой части „Фауста”). Он над собеседником издевался. Можно ли ему верить?”

Борис Филановский. Вундеркиндергартен. Природа вундеркинда противоположна природе современного искусства. — “ OpenSpace ”, 2009, 13 марта .

“Гений — это не совсем способности или природная одаренность, а нечто более поздневозрастное — как минимум способность суммировать. Герман Аберт писал про Моцарта, про его стилистические истоки: Моцарт был многочисленными безвестными итальянскими, немецкими и французскими композиторами своего времени. Причем, добавлю от себя, он был ими единомоментно, в каждом акте сочинения. Вундеркинд — это гениальная обезьяна. До поры ею был и Моцарт. Гением он стал, когда от подражания перешел к суммированию. <...> В моцартовскую эпоху суммирование было возможно. Более того, сумма технологий и рождала композитора. Сегодня не то. Умение сочинить „как раньше” порождает полуфабрикат. А выдающееся умение сочинить „как раньше” порождает не произведение искусства, а выдающийся полуфабрикат. Ядро композиции — рождение нового, противоположное воспроизведению чего бы то ни было. Оно, конечно, исходит из того, что уже было, но не может исходить из того, что все уже было”.