Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2011)

Составитель Андрей Василевский

«Арион», «Вестник русского христианского движения»,

«Вопросы истории», «Вопросы литературы», «День и Ночь», «Знамя», «Иностранная литература», «Лампада», «На память будущему», «Наше

наследие», «Нескучный сад», «Новая Польша», «Новый город», «Рыбинская среда», «Фома»

Владимир Аристов. «Клементина» (о стихах и судьбе Инны Клемент). — «Арион», 2011, № 1 .

О судьбе и стихах поэтессы, погибшей десять лет тому назад.

«В конце 70-х, начале 80-х ее стихи наконец начали понемногу публиковать, в том числе в „Новом мире”, но сложившаяся и обещанная к изданию книга стихов так и не вышла. Личные и общие линии жизни странно соединились, драматический и безвольный, безнадежный фон эпохи, казалось, предопределил ее выбор — уход и отказ от стихов (в конце 80-х она почти перестает писать) и постепенное погружение в частную жизнь с неопределенностью, безденежьем и безвольным алкогольным выбором (только ли это „Алкоголи” поэтические, аполлинеровские?). Все же именно Инна Клемент немногими словами сумела передать то состояние утренних (или предутренних) сумерек начала 80-х: „День фиолетов... Звонкие тени лицо превращают в металл”, — начало ее позднего стихотворения, в нем передана тоска того времени: полуокраинные, полураскрытые дворы Шарикоподшипниковской, Автозаводской... Но когда на обороте „темного дня”, как под грунтом холста, невидимый взгляду — яркий цвет и свет.

Все же лучшие строки ее сохранившихся или лишь частично уцелевших стихов продолжают свое действие. <���…> Невыразимое обаяние 70-х (до сих пор лишь малой долей изображенное, определенное) — самого „мирного” и невероятно горького времени, юности, которая для многих не стала зрелостью, а превратилась (как ни громко это звучит) в „возмездие старости”, — стихи, осколки стихов Инны Клемент — это поэтическое слово, а не только невысказанные другим воспоминания».

Евгения Власова. Не хочу работать! Почему Емеля лежал на печи. На вопросы корреспондента отвечает профессор Московского городского психолого-педагогического института, старший научный сотрудник Психологического института РАО Андрей Копьев. — «Нескучный сад», 2011, № 2 .

«<���…> Бывает еще лень как самостоятельная страсть. Человеку именно хочется лениться, в этом есть своего рода кайф.

— То есть Емеля страдал страстью лени?

— Во всяком случае, никакого интеллигентского расщепления в нем не было, ему просто нравилось бездельничать. Но вообще это фигура двойственная, я бы не стал так уж записывать его в банальные бездельники. Это простодушный дурень, который ни за что не несет ответственности, он благодушен, незлобив. И что еще в нем есть хорошего и трогательного — он полагается на щучье веление. Он доверчив той доверчивостью, которая свидетельствует о способности к духовному упованию, им вполне можно иллюстрировать заповедь Спасителя „будьте как дети”. Так что Емеля — персонаж неоднозначный. И кстати говоря, всегда ли так плохо лежать на печи? В обществе бытует мнение, что не ленится тот, кто просто на месте никогда не сидит. Это очень сомнительный тезис. Помните, у Ильфа и Петрова был персонаж такой — кипучий бездельник слесарь-интеллигент Полесов. Безделье может быть кипучим, сама по себе активность еще не есть ценность. Важно — ради чего мы эту активность развиваем. И способен ли человек отделять значимые ценности, ради которых он проявляет активность, от того, что не заслуживает никакого внимания. Иногда лучше и на печи полежать — здоровее будешь».

Игорь Голомшток. Воспоминания старого пессимиста. — «Знамя», 2011, № 2 — 4 .

«Но пора вернуться к моему путешествию с Синявскими.

Главным интересом Андрея были не столько иконы, сколько книги. Когда-то жившие в этих местах старообрядцы устраивали в подвалах своих домов так называемые скрытни, где обитал какой-нибудь ушедший от мира и неправедной (с точки зрения сторонников старого обряда) Церкви монах и занимался переписыванием книг. Один из таких скрытней Синявские обнаружили еще во время их первого путешествия, и теперь они снова пришли сюда, захватив с собой и меня. Это было большое, во всю площадь избы, помещение без окон, с низким потолком, буквально заваленное бумажной продукцией. Рукописные Жития, Апокрифы, старопечатные Библии, Четьи-Минеи, старообрядческие молитвенники — все это кучами громоздилось на полу как ненужный хлам. Потомки этих книголюбов, еще жившие в избе, никакого интереса к книгам не проявляли, ценности их не видели и использовали только как бумагу для цигарок. „За пятерку — сколько унесешь!” Мы грузили эти сокровища в лодку, а потом, уже в крупных населенных пунктах в низовьях Мезени, Синявские по почте отправляли их на Хлебный.

Я тогда больше интересовался нидерландскими художниками XV века, чем древнерусскими памятниками. На остановках ловил рыбу, в деревнях с интересом прислушивался к разговорам Синявского со стариками — о прошлом, о жизни, о вере, с приятным удивлением созерцал жизнь этих местных людей с их традиционным устойчивым бытом, с прочными моральными устоями, с готовностью всегда помочь ближнему. Как будто из Советского Союза мы попали в сохранившийся каким-то чудом обломок старой Руси. Когда у нас ломался мотор, чуть ли не половина мужского населения деревни собиралась вокруг этой чертовой машинки, чтобы привести ее в порядок. Деньги за работу они брать отказывались. Такой же отказ мы получали, когда хотели заплатить за ночлег (обычно на сеновале), за молоко, за скромное угощение. Майя, наученная прошлым опытом, возила с собой фотоаппарат „Момент”, который делал снимок и тут же выдавал карточку. Однажды утром, когда мы спустились с сеновала, перед нами открылось зрелище умилительное. По всей улице на завалинках, скромно потупившись, чинно сидели старухи в черных, очевидно, лучших своих платьях, молодухи в нарядах, некоторые в кокошниках, с детьми, причесанными, помытыми, принаряженными. „Сними их”, — толкнула Майю локтем в бок наша хозяйка. В избах, как правило, на месте прежних иконостасов были приклеены семейные фотографии: молодожены, умершие близкие, бравые солдаты — снимки, присланные из армии. Но Майя была первым фотографом, появившимся в этих местах за много лет».

Евгений Ермолин. Где ночует правда. — «Знамя», 2011, № 4.

Примечательный (и замечательный!) текст о литературоведе, критике, педагоге

Андрее Михайловиче Туркове, — который, между прочим, давным-давно разменял девятый десяток лет и по-прежнему активно работает в литературе.