Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2008)

— Уж она-то могла не жаловаться на бессмысленность своего существования…

— Да, но известно, что было потом… Самое горячее сочувствие — террористам и революционерам; и так шло по нарастающей. Савва Морозов дает огромные деньги на революционную печать. В поезде едет на суд отец одного из террористов, Сазонова, — в купе является делегация светских молодых людей и восторженных дам, чтобы пожать руку человеку, воспитавшему героя. Два крупных негоцианта горячо поздравляют друг друга: такое событие, Столыпина убили!

О земстве снова вспомнили в начале 90-х из-за голода 1891 — 1892 годов. Голод застал власти врасплох, они совершенно не были к этому готовы. Долго пытались — очень характерно! — вообще отрицать трагедию. Пресса шумела, губернаторы отписывались, царь предпочитал верить губернаторам. Когда уже деваться было некуда, пришлось признать, что население вымирает, растерялись и губернаторы. Они вполне резонно сомневались в эффективности усилий своих чиновников: воруют…

Помнили, что крымский провал на львиную долю был связан с тотальным воровством.

Александр Третий терпеть не мог общественные организации — но на сей раз пришлось обратиться к ним за помощью. Комитеты помощи голодающим действовали вместе с земствами.

Но ставку на спасение страны с помощью именно так устроенной системы самоуправления уже никто не делал. Самые активные люди из земства шли в политику. Из них вышел костяк двух наиболее серьезных и осмысленных оппозиционных партий: кадеты и октябристы.

— И на этом земство кончилось?

— Нет, оно кончилось позже, когда земских деятелей, врачей и учителей стали уничтожать физически. В Гражданскую войну происходило одно и то же по всей стране: приходили красные — расстреливали библиотекарей, учителей, врачей; приходили белые — расстреливали библиотекарей, врачей, учителей. Белые — за то, что они много лет развращали людей. Красные — за то, что на них нельзя положиться. Большевики окончательно уничтожили всю земскую систему самоуправления, заменив системой советов.

— Как вы думаете, если бы реформа была реализована в том виде, в каком сначала задумывалась, если бы ее не извратили и не подавили бюрократы, это смогло бы кардинально изменить русскую историю?

— Историки не любят рассуждать в сослагательном наклонении. Но я уверен, что в таком случае сегодня мы жили бы в совсем другой стране”.

В этом же номере “Русской жизни”, посвященном теме земства, публикуется весьма любопытный текст агитпроповской брошюры, выпущенной в 1919 году штабом Верховного правителя России адмирала Колчака, где земство рассматривается как действенный инструмент в “великой работе по восстановлению разрушенной большевиками местной жизни”.

Григорий Резниченко. Последнее рукопожатие. — “Московский Парнас”, 2007, № 10.

Очень сердечное воспоминание бывшего “новомирца” о поэте-верлибристе

Арво Метсе, который в конце жизни подрабатывал в газете “Пасека” и вел там рубрику “Поэзия и пчелы”. “Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что Арво Метс один из первых исследовал „пчелиные” пушкинские строки (“Пчела за данью полевой / Летит из кельи восковой”)…” “Арво был скромен, прост, добр. Внимательный к чужим бедам, никогда не жаловавшийся на издержки жизни, терпеливый. Ходил почти в обносках, но опрятно. Он до забвения любил поэзию, русскую, разумеется.

В ней черпал свои силы, знания, энергию быть поэтом”. И составил перед смертью сборник “Улица” — сплошь из стихов любимых современных поэтов — от Рубцова до Самойлова.

Герхард Рюм. Миллиард лет назад. Перевел с немецкого Виктор Санчук. —

“Дети Ра”, 2008, № 3 (41).

Редкая публикация стихов австрийского поэта, композитора и художника, одного из основателей в 1950-е годы знаменитой авангардной “венской группы”. Сегодня ему под восемьдесят, стихи публикуются в основном из сборника “послание к будущему. собрание фонотекстов” (1988). Среди весьма и весьма прихотливых произведений есть и такое прозрачное, как следующий “Сонет”, из которого я приведу первые строчки первой строфы:

первая строфа первая строка

первая строфа вторая строка

…Ну и так далее, как говаривал Велимир Хлебников.

Борис Садовской. Фет в портретах. — “Наше наследие”, 2008, № 85 .

Публикация С. В. Шумихина из наследия известного деятеля серебряного века.

“<���…> В заключение укажем на историко-литературный промах в иконографии

Фета. После кончины супруга Марья Петровна поручила художнику К. А. Савицкому зарисовать кабинет поэта. Получился небольшой рисунок сепией. Справа от зрителей письменный стол, перед ним круглое кресло, увековеченное на портрете Фета работы Репина. На столе юбилейная чернильница (от Боткиных), свечи и лампа с абажуром. В глубине комнаты слева турецкий диван, над ним стенные круглые часы и большой портрет великого князя Константина Константиновича. Любопытно, что рисунок этот воспроизведен в „Истории русской словесности” П. Н. Полевого с подписью: „Кабинет Ф. М. Достоевского”. Происхождение этой путаницы объяснить нетрудно. Как

известно, фирма А. Ф. Маркса приобрела у племянника Фета В. Н. Семенковича все литературное наследие его дяди и в конце девяностых годов приступила к изданию стихотворений. Марьи Петровны уже не было в живых, и весь рукописный, печатный и художественный материал перешел к издателю. Возможно, что был проект приложить рисунок Савицкого, но намерение это не состоялось. Тогда же у Маркса печаталась „История русской словесности”, и составитель ее Полевой поместил в числе иллюстраций фетовский кабинет, приняв его почему-то за кабинет Достоевского”.

Никита Соколов. Песочные часы Николая Карамзина. Интервью шеф-редактора журнала “Отечественные записки” Анатолию Берштейну. — Научно-методическая газета для учителей истории и обществоведения “История” (Издательский дом “Первое сентября”, 2006, № 7 (847) ) .

“Исторический миф — важный элемент воспитания гражданской общности. Здесь вопрос не об истине, а о добре. Что мы считаем добром, к чему стремимся? Люди, навешивающие на себя ярлык „патриотов”, пытаются монополизировать любовь к Отечеству, предписывая этой любви одну-единственную форму, совершенно не задумываясь о катастрофических последствиях такой монополизации. Мы все хотим добра, но добро понимаем по-разному. И наши предки понимали его по-разному и к разному будущему для родины стремились. Поэтому, скорее всего, надо предоставить современному человеку при рассказе об истории прошлого возможность иметь там разных героев. Вы сторонник сильной централизованной власти — вот вам Иван Грозный. Но только не отнимайте у меня возможности изучать и любить тех новгородских мужиков, которых опричники гробили. А новгородские мужики устраивали себе совершенно другую жизнь. И это была иная альтернатива для России.