Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2008)

— Здесь наши не пробегали?

И действительно, то и дело кто-то из переделкинских знакомых уважительно говорил:

— Надо же, какая молодец твоя мама! До сих пор на лыжах бегает.

А потом папа умер, мама слегла и больше не вставала. Целыми днями она сухими страдальческими глазами вглядывалась в телевизор и оживлялась только тогда, когда вдруг показывали кого-то, кто был ей дорог, как она говорила, “еще в прежней жизни”.

30

А потом с мамой случилась беда — у нее стала болеть стопа, ее отвезли в больницу, обнаружили закупорку сосудов и начавшуюся гангрену.

— Выход один — ампутация ноги, — невозмутимо констатировал молодой врач с холеным лицом.

— Но она не выдержит, у нее был инсульт. Она такая слабая, почти ничего не ест, худенькая, хрупкая, да она умрет!

— Ам-пу-та-ци-я! — по слогам произнес он.

Я позвонила своему другу профессору Кротовскому — гениальному хирургу, специалисту по замене сосудов, и через полчаса он был уже в кабинете врача.

— Заткни уши, — попросил он, выходя оттуда, — я сейчас матом ругаться буду. У него на все один ответ: ам-пу-та-ци-я. Я спросил: а если полечить? А он заладил свое. Ладно, забираем мать, везем в мою больницу. Есть одно лекарство, чтобы остановить гангрену. Но оно… убойное. Все может быть от него — инфаркт, инсульт. Порвется там, где тонко. Но шанс есть. Рискнем?

И я решила, хорошо зная маму, что ей, по ее характеру, если уж умирать, то лучше с ногой, чем без ноги. А если жить, то тем паче. И потом-— шанс-то все-таки есть — остаться и с ногой, и живой…

Перевезли ее в больницу на Каширку возле онкоцентра, я добыла лекарство, поставили ей капельницу… Сознание у нее мутилось, она путала сон и явь, живых и мертвых, видела то ангелов, то демонов, говорила то с бабушкой, то с отцом. Мы с братом по очереди сидели возле нее, на ночь нанимали сиделку. Через две недели стало очевидно, что мы победили. Но надо было еще одолеть и последствия лекарства, которое омрачало сознание.

А тут вдруг попал в больницу мой муж, и больница эта находилась в противоположном от Каширки конце Москвы — на самой окраине, возле Дмитровского шоссе. А через день туда же, только на скорой реанимационной машине, прямо на операционный стол попал и муж моей старшей дочери, у которой на руках, помимо семилетней Сони, была еще и полугодовалая Лиза. И — ни гроша в кармане. Есть нечего.

А я, буквально накануне маминой гангрены, взяла себе срочную денежную работу — перевод с французского богословской книги Ларше “Преподобный Максим Исповедник — посредник между Востоком и Западом”. Ради денег в основном и взяла. Долго перед этим колебалась — французский я с институтских времен забыла, а тут надо будет по пять страниц в день сложнейшего богословского текста переводить, значит, писательство мое — побоку, да и смогу ли я? Даже к старцу Кириллу пошла в Патриаршее подворье в Переделкине. Отец Кирилл — уже совсем больной, немощный, а я к нему со своими проблемами, в том числе и с этой — брать мне эту работу или не брать. И он мне сказал:

— Берите. Вам это будет очень полезно.

И вот заключила я договор с монастырским издательством на драконовских условиях: если я не сдаю в срок, то за каждый день просрочки у меня уменьшается гонорар. Только села переводить, обложившись словарями и богословской литературой, тут мама в больницу попала. Но я все равно приезжала с Каширки и усаживалась за работу. Переведу положенное за день — и спать. Встану с утра пораньше — и к маме на Каширку. Так что когда уже мой муж попал в больницу, а муж моей старшей дочери — в реанимацию, я этот перевод почти доделала, оставалось только цитаты из Святых Отцов, которые я переводила с французского, отыскать в старых изданиях и заменить на переводы с оригинала — с латыни и древнегреческого. И все! Работу сдаю — деньги на бочку. В тот же день. Так у нас по договору.

И тут у нас в Переделкине что-то намудрили с электричеством — выключили его, а потом включили, врубив такое высокое напряжение, что погорели все электроприборы, стоявшие на режиме готовности, — телевизор с приставкой, электрочайник, но главное — компьютер! Мой компьютер вместе с уже сделанной работой — до ее сдачи оставались считанные деньки. Плакали мои денежки! Вот так — Великий пост на дворе.

В тот же день дочь моя младшая, голубица беловолосая, заявляет:

— Я выхожу замуж!

— Да за кого?

— Он воспитателем в Троицке работает.

Поехала я к мужу в больницу, где он под капельницами лежал, а его в палате и нет. Оказывается, он подземными переходами ходит каждый день к мужу нашей старшей дочки, в реанимацию, и ухаживает там за ним.

Поехала к маме на Каширку, а она спрашивает:

— Ну что, когда мы уже полетим?

— Мама, куда полетим? Зачем?

— Как куда? Конечно на юг!

Ладно. Пошла я в наш переделкинский храм, там у нас две иконы чудотворные — Казанская и Иверская. И — так упала при входе на железном пороге, что аж зашлась от боли. Ни охнуть, ни вздохнуть, ни пошевелиться, ни слова вымолвить, так меня шандарахнуло, сотрясло… Так и лежала ничком без признаков жизни, загораживая проход: то ли нищая, то ли юродивая, то ли запощеванка, лежу себе и лежу. Наконец богомольцы меня оттащили чуть в сторону, и я продолжала лежать просто на ледяном крыльце, на снежке. Казалось, все, сейчас умру, прямо на пороге храма, в Великий пост! Вроде — если с духовной точки зрения посмотреть — не такая уж плохая кончина.

Как-то летом мы заходили с моим другом Андюшей Витте сюда, в этот храм, и нас дружественный иеромонах пригласил к себе на трапезу. Но он тогда интересовался сыроедением, и у него за трапезой ничего не было, кроме свекольного и капустного соков, а еще был отвар из листа лопуха. И он принялся нас всем этим потчевать. Андрюша выпил всего по чуть-чуть, а я отказалась. Тогда иеромонах, который очень верил в целебную силу земных плодов, налил мне пол-литра свежего и густого отвара из лопуха и сказал:

— Выпей за послушание!

И вот ради послушания я и влила в себя это зелье, чувствуя, как глаза у меня по мере вливания вываливаются из орбит и реальность как-то сдвигается, глуше звучат голоса. И вообще — хочется тихо лечь на коврик у двери и, свернувшись калачиком, в позе зародыша, так и уснуть навек…

Вышли мы с Андрюшей за монастырские ворота, и тут опять мне захотелось просто припасть к матери сырой земле, и все.

— Умираю, — кажется, сказала я.