Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2008)

- Что? Чацкий не умен, потому что любит глупую женщину! Your Aleksandr Sergeich should talk! Как это будет по-русски? Чья бы свинья мычала! Из жениных пажей!! Смеялся Лидин, их сосед!!! If he is so fucking smart, how come he is so fucking dead?! 1 Помните, в “Prizzi’s Honor”, как это, “Честь Прицци”..?

Но закончить свою мысль, богато уснащенную паремиями, ему не довелось. К несчастью, как раз на словах о мычащей свинье из кухни в гостиную вошла хозяйка салона с чайным подносом. Услыхав эту реплику, она бросила на гостя негодующий взгляд и, сильно покраснев, со звоном брякнула поднос на стол. Хозяин по своему обычаю, кажется, не обратил на это внимания, что, впрочем, нисколько не умерило его гнева. Он страшно оскорбился за Пушкина и накинулся на американца. Все потонуло в хоре голосов: “Как ты мог?!” (хозяйка) -- “А что я такое сказал?” (гость) -- “Как у вас повернулся язык?!” (хозяин) -- “Ну, про вашего Александра Сергеевича и слова не скажи!” (гость) -- “Если на то пошло, ваш Александр Сергеич с персами насчет женщин тоже не очень разобрался!..” (хозяин) -- “Ну, знаете!..” (гость) -- и так далее.

Чтобы взять себя в руки, хозяин решил прибегнуть к помощи магического талисмана, но так дрожал от волнения, что неосторожно ухватился за кончик бронзового пера. Больно уколовшись, он с визгом отдернул руку, и уникальный экспонат полетел на пол.

Чуя, что дело принимает крутой оборот, мы с другим гостем, -- сексологом, покусившимся некогда на донжуанский ореол Пушкина, -- немедленно выскользнули из комнаты и без шума, что называется по-английски, ретировались.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Лишь отойдя от дома на приличное расстояние, мы позволили себе расхохотаться и приступить к обсуждению случившегося.

- Как же он мог, -- спросил я, -- ткнуть хозяина носом в свой роман с его женой?!

- По-моему, -- отвечал сексолог, -- он просто запутался в пословицах: вместо коровы у него замычала свинья из письма про корыто. Да муж ничего и не заметил – даже того, что с пустого вы она перешла с американцем на сердечное ты .

- Перешла потому, что приняла его слова на свой счет.

- Тогда как о ней он, конечно, думал в этот момент меньше всего, имея в виду семейные проблемы исключительно Пушкина, а не хозяев.

- Вам-то откуда все так хорошо известно? – полюбопытствовал я.

- У меня есть знакомые на том кампусе, они мне все давно расписали в красках. В общем, пренеприятное происшествие, но оно служит доказательством одной великой истины.

- По-моему, даже двух или трех, хотя и не особенно оригинальных.

- Каких же, по-вашему?

- Во-первых, что иностранные пословицы надо знать наизусть; во-вторых, что в доме повешенного не говорят о веревке.

- А в-третьих?

- А в-третьих, что Пушкин прав: надо понимать, с кем имеешь дело. Недаром ведь основой этого брака с самого начала было понимание.

- И все не то. Подтверждается моя любимая мысль: берегись коровы спереди, кобылы сзади, а женщины со всех сторон.

На этом мы расстались, гадая, чем же кончится развернувшаяся перед нашими глазами трагикомедия.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Я на всякий случай прервал свои посещения потревоженного пушкинского гнезда и некоторое время не видал никого из его завсегдатаев. Но однажды на симфоническом концерте повстречал все того же сексолога.

- Что-то мы перестали видеться, -- сказал он.

- Да и негде: я остерегаюсь ходить в этот милый дом, по крайней мере, пока что.

- Ну, туда нам ходить не придется еще очень долго.

- Почему же?

- Будто вы не знаете?

- Нет, а что?

- А то, что разразился настоящий скандал, хозяйка билась в истерике, муж горько оплакивал судьбу своего талисмана, а американец, не зная, что подумать, во всем винил себя и бегал от одного к другому, умоляя простить его.

- Так что же, полный развод?

- А вот и нет. Десничка упала на коврик и чудесным образом уцелела, отбился только кусок подставки, который удалось подклеить. Вообще, все постепенно улеглось и вернулось в прежнюю колею, и не далее как неделю назад все семейство по приглашению неверного пушкиниста, а ныне завзятого грибоедоведа, на три года укатило на работу в Штаты. Так что пожар, как мог бы, ничем уже не рискуя, выразиться наш заокеанский друг, способствовал им много к украшенью.

- Вопреки вашей idée fixe 2 о вредоносности женщин.

- Я же говорю: чудо, да и только.

1 Если он такой, блин, умный, как же это он такой, блин, мертвый?! (англ.)

2 Навязчивой идее (фр.).

Какой станет Россия в 2050 году? Вопрос может показаться чересчур дерзким.

А ведь люди, которые будут тогда определять ее облик, уже сейчас ходят меж нас, хотя бы и “под столом”; их можно взять за руку или погладить по головке — вот он, живой 2050-й! Конечно, легкая осуществимость такого рода фамильярности не должна нас обманывать: мы не знаем, какими путями они пройдут, и что еще в себя впитают (пока что они вдыхают тот же, мягко говоря, не вполне здоровый — метафорически и физически — воздух, что и мы, взрослые), и как переработают в себе то, что впитают. И все же кое-что существенное в их судьбе можно предопределить уже сегодня. Средство к тому — школа.

Не последнюю, а на мой взгляд, так и первую роль в этом должны сыграть учебники истории. Известно, что история — средство самоидентификации народа; по словам С. М. Соловьева, к каждому народу можно обратиться со словами “расскажи нам свою историю, и мы скажем тебе, кто ты таков”1. Равным образом история — средство самоидентификации частного человека, который “выкраивает” собственную индивидуальность в объеме истории своего народа (или всемирной истории).

Кто знает, быть может, на подходе некий имярек (это может быть и коллектив авторов), на которого слетит искра Божия и который сумеет написать такой учебник истории, что поколение, чье творческое акме придется на 2050 год,

скажет о нем примерно так же, как сказал поэт об одном из своих учителей: “Он создал нас, он воспитал наш пламень…”2 Пока такой имярек на горизонте не просматривается, зато хорошо видны трудности, с которыми он неминуемо столкнется, коль скоро вообще появится.

Об этих трудностях сейчас и пойдет речь.

Чем гордиться и чего стыдиться

Трудности первого ряда связаны с трактовкой советского периода отечественной истории, дыхание которого мы ощущаем на своих затылках.