Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2008)

Герцог Франсуа де Ларошфуко не был изгоем, как не был он черным или цветным, но он передал суть этого умонастроения своим известным афоризмом: “Нет героя для его дворового человека”. На что Гёте ответил: не потому, что герой — не герой, а потому, что дворовый человек — это всего лишь дворовый человек.

Столь радикальное отречение от всех предшествующих школ и педагогических традиций с течением времени неизбежно вызвало реакцию. А так как левая, на новый лад, интеллигенция наибольшую силу набрала в Соединенных Штатах, то и наиболее энергичная реакция воспоследовала тоже в этой стране. Чтобы получить некоторое о ней представление, последуем примеру лесажевского Хромого беса, приоткрывавшего крыши домов, чтобы заглянуть внутрь, — проникнем в стены вашингтонского Капитолия, на заседания сенатского комитета по здравоохранению и образованию, где идут слушания, специально посвященные вопросу преподавания истории в школе; благо, сегодня для этого не нужно проделывать никаких фокусов, достаточно прочесть стенограмму слушаний12.

Мнение большинства присутствующих выражает бывший лидер республиканцев в сенате Роберт Бёрд: “Изучение истории в наших школах находится в плачевном состоянии”.

Одно из подтверждений тому — элементарно плохое знание этого предмета. Историк и писатель Дэвид Маккалоу: “Мы растим поколение молодых американцев, которые в очень большой степени являются безграмотными в области истории”. Вообще-то американцев всегда отличало, сравнительно с европейцами, равнодушие к истории (это, правда, не помешало тому, что у них есть немало высококвалифицированных историков, а были и отдельные превосходные историки). Но теперь их невежественность в этой области выглядит все более анекдотичной. Даже выпускники университетов Плющевой лиги зачастую не знают, с кем и против кого воевали американцы во Вторую мировую войну, и не могут назвать хотя бы век, на который пришлась Гражданская война в США; что уж говорить о мировой истории.

И все же главный предмет озабоченности отцов-сенаторов, равно и педагогов, — то, как преподается история в школах. Один из ведущих педагогов Америки Дайана Рэвич: “Раньше школа была инструментом американизации, а теперь ею овладела враждебная культура, которая разглядывает все прыщи и бородавки на теле нации, преуменьшая подлинные ее достижения”. Кстати, дисциплина, о которой идет речь, полностью называется “история и гражданственность” (сivics), то есть основной своей целью ставит воспитание гражданственности, как оно, собственно, и должно быть. “Нет более неотложной задачи, — продолжает Рэвич, — чем вернуть истории и гражданственности подобающее им место в нашей школе, чтобы дети могли понять, что значит быть американцем”.

Достопочтенный Роберт Бёрд ностальгирует: в его время школьников учили брать пример с героев Революции и Гражданской войны, “американских брутов и метеллов”, а сейчас даже о Вашингтоне и Джефферсоне узнают в первую очередь то, что они были рабовладельцами, а значит, “плохими демократами” (пример явно неисторического мышления, а может быть, и плохого знания истории: ведь именно Вашингтон и Джефферсон наметили путь, на котором стало возможно освобождение негров от уз рабства, а позднее и уравнение их

в правах с белыми). Настоящими же героями для молодежи стали рок-певцы

и звезды Голливуда, который давно уже сделался одним из гнездилищ “враждебной культуры”.

Педагоги сетуют на то, что политкорректный мультикультурализм “убивает” интерес к истории. В учебниках “нет героев” и “нет идеалов”, отчего они сделались безнадежно скучны.

Между тем, как говорит сенатор Брюс Коул, “демократия, в отличие от других государственных форм, не воспроизводит сама себя. Ее идеи и принципы должны быть предметом научения и трансляции”. Даже если инерция демократии существует, то наверняка демократия теряет прочность, если “забывает” о собственной истории, и таким образом становится неосмысленной или недоосмысленной. Пока что американцы привычно “бегут” вперед (глагол to run широко употребляется ими в метафорическом смысле). А ну как однажды они вдруг задумаются, куда и зачем бегут? Что-то тогда будет?

Могут возразить, что это “их проблемы”. Но, во-первых, сегодня в мире так много Америки, что какой-то внезапный внутренний ее обвал может оказаться далеко не радостным событием — даже если смотреть на дело с сугубо эгоистической точки зрения. А во-вторых, сегодня более, чем когда-либо, ощущается, что мы и Америка принадлежим к одной цивилизации. И не только потому, что молодежь у нас в очень большой степени американизирована.

Как это ни странно, передовой Запад сейчас кое в чем повторяет “зады” русской истории. Я имею в виду, что западная левая интеллигенция того образца, что был вызван к жизни культурной революцией 60-х, с некоторыми поправками имитирует поведение русской революционной интеллигенции. Последняя пыталась совместить два трудносовместимых принципа: вести за собой массы и-— следовать за ними (что в конечном счете привело к путанице советского времени). Нынешние западные леваки оставили в силе только второй принцип: следовать, в культурном смысле, за массами, не пытаться “приподнять” их, а, наоборот, самим “применяться к подлости” (в изначальном смысле этого выражения: применяться к нравам “подлых”, то есть низших, “донных” слоев).

А что такое мультикультурализм, как не разновидность пролетарского интернационализма, который исповедовала русская революционная интеллигенция в марксистском ее изводе? И пролетарский интернационализм, и мультикультурализм ставят целью уравнять все культуры — странная “игра”, в ходе которой никто не остается в выигрыше, а все только в проигрыше.

Чем дело кончилось у нас, мы помним. Хотя доктрина пролетарского интернационализма в СССР была существенно скорректирована и в значительной мере формализована, с течением времени она вызвала реакцию в виде казенного “патриотизма”, характеризуемого известной максимой “Россия — родина слонов”. И тогда “до самых до окраин” СССР, всюду, где говорят не по-русски, в южных степях, в далеких городах и предгорьях, прошелестело в ответ: “А настоящая-то родина слонов — у нас”.

Понятие “культура” не может быть лишено аксиологического измерения, а это значит, что есть культуры более высокие и менее высокие и есть культуры примитивные, которые и культурами-то могут называться лишь в антропологическом смысле. И не так важно, кто на данном этапе является носителем высокой культуры, важнее — что он несет. Честь и хвала тому, чья рука держит факел просвещения, но смотрим-то мы на факел, а не на руку.