Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2007)

в игры играли…

Не бойся — они снаружи.

Спи, сколько можно, покамест не обнаружен.

* *

*

голубая амфора код со смыслом

у меня трава у тебя дрова

бровки домиком да любовь к ремиксам

будешь ли когда-нибудь ты права

никогда не будешь потому что плачешь

от дурных фантазий от пустых квартир

что ж ты все время предо мной маячишь

словно обезумевший ориентир

что с тобой сделать чтобы ты устала

уезжаю видишь не трать слова

не шепчи считалочку вслед составу

не кричи

я знаю что ты права

* *

*

сложно любить людей а некоторых особо

и не то чтобы вид у них или характер не тот

но придет однажды к тебе просветленнейшая особа

и стесняясь расскажет какой ты вообще урод

и не то чтоб ты сам-то себя выставлял святошей

но обидно ей-богу и думаешь ну и ну

а хотелось со всеми дружить и вообще хорошим

быть хотелось… ну ладно…

а письма я все верну…

Кереметь

Бродят в деревне мертвых духи священной рощи —

Заговоры бормочут, ищут двоих живых.

Нету загадки проще — двое теплы на ощупь

И не сумеют рядом сесть, не примяв травы…

Духи священной рощи злы, но умеют слушать —

Спой им такую песню, чтобы простили нас.

Духи священной рощи, в сущности, просто души,

Души людей, которых так никто и не спас.

* *

*

это не я ли в печали на почте бумажек ворох

счет за квартиру, за свет, за тепло и за разговоры

сапиенс бедный как есть подотчетен скромен

весь на ладони шуток дурацких кроме…

свет и тепло — я должна за них несомненно

а также за то что не буду бежать из плена

ох и еще мне предъявят потом в итоге

счет за любовь за то что любила многих

ну и фигня что мотив этот пережеван —

плакала зная нельзя приручать чужого

вот он чужой по утрам у меня в постели

да неужели чужой он и в самом деле

так не бывает твердила и вправду теперь свой угол

пятый как водится но мы довольны вполне друг другом

если ты встретишь меня в магазине, в метро, в аптеке

знай — мне вполне комфортно в условиях ипотеки

* *

*

Очень холодная вещь, оставляющая ожог.

Знаю — всего лишь разница температур.

Но как же хочется трогать, плакать, выпендриваться, мой бог,

а он уже дико устал от таких истеричных дур.

И я буду писать в соответствии с правилами орфографии,

требованиями этикета и т. п.

Только на всем подряд, от эпиграммы до эпитафии,

будет стоять невидимый, неуместный значок “тебе”.

* *

*

О себе говорить — как пытаться понять Творца,

отчего и зачем, почему не вот так, а эдак.

Одновременно в роли ответчика и истца

промежуточный кто-то в цепочке “потомок—предок”…

Чтоб на мне сфокусировать —

лучше к заре времен,

где такой же нескладный, но, в сущности, добрый малый

озадачен собою, судьбою не умудрен,

знать не знает, что жизнь не сложилась и все пропало

у меня…

У него же прекрасные табуны,

золотая юрта и степь без конца и края,

у него луноликая дочка и три жены,

я совсем не в них…

на кубызе я не играю…

Я лелею и холю чужую-чужую речь,

мной за то недоволен родной мой народ татарский

и скорее готов на молчанье меня обречь,

но у нас же общий характер — степной, бунтарский.

Я затем теперь отверзаю свои уста,

нелюбимый ребенок, умеющий меньше прочих,

что порою простая правда не так проста,

а имеющий уши не слышит, когда не хочет.

Разве мудрость бывает надменною или злой?

Разве все мы не дети Адама, чуть лучше, хуже?

Я стою на границе. Я — голос. Я — ваш связной.

Между миром и миром стою. Я всегда снаружи.

Пусть во мне говорят и эпохи, и языки

и народы сближаются, чувствуя тяготенье,

все мы люди, и все мы пьем из одной реки,

лишь пока мы вместе, мы избежим забвенья.

Ремизов Виктор Владимирович родился в 1958 году в Саратове. Окончил филологический факультет МГУ. Живет в Москве. Печатается впервые.

Пол-лося

Данилов проводил городских охотников. Сидел на базе за длинным столом с остатками закуски, грязными тарелками и рюмками и считал деньги. Получилось хорошо. Охотники сбраконьерили, завалили лося сверх лицензии и, задабривая охотоведа, отсыпали щедро. И еще в придачу половину этого лося оставили. Данилов сидел довольный и лениво раздумывал, что с этим “левым” лосем делать, но решение уже было, конечно. О браконьерстве, кроме Сашки, никто и не знал, а мясо можно будет отвезти завтра в ресторан. Он прислушался — Сашка уже разрубил и, видно, ушел — не слышно было его во дворе.

Данилов сложил деньги и засунул в прореху за подкладку ушанки — раньше, когда только начинались эти коммерческие охоты, он серьезно побаивался, вот и осталась привычка, но тогда и денег было немного, а теперь с трудом лезут. Он мысленно доложил их в свою кубышку и подумал, что надо бы уже купить лес на новую базу.

Хороший был человек-то, Данилов. Добрый, в общем. В работе умелый, в компании — и веселый, и рассказчик не последний, когда в настроении, конечно. И в лесу все как свои пять пальцев знал. Хороший был охотовед. Не зря Николаич, помирая, его на свое место поставил. Все, кто в районе к охоте отношение имел, уважали его. Может, за что и недолюбливали, но уважали.

Новую базу — не такую, как эта казенная развалюха, а свою собственную, красивую, на берегу озера — он задумал строить два года назад, но все не начинал. В их райцентре работы толком не было, и завистников на его “бизнес” было немало. Все, что хочешь, могло быть, и налоговая могла заинтересоваться, и, главное, перед людьми почему-то было неудобно.

В кухне Наталья мыла посуду — тарелками гремела в тазу. Эта своего не упустит, — не без раздражения подумал Данилов, не любил он ее, грешным делом, — специально осталась, чаевые с городских собрать. “Блинков-то, блинков-то в дорогу возьмите!” — передразнил про себя. Он нанимал ее, когда приезжали охотники или рыбаки, готовила она так себе, даже, наверно, и плохо, но и денег много не просила.