Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2008)

“В действительности писанием книг о масонстве занимаются по большей части сами масоны. <���…> Мифологизация масонами собственной истории — сюжет вполне достойный отдельного исследовательского внимания!”

Марианна Гончарова. “…Щинят и каникулов”. — “Радуга”, Киев, 2007, № 8.

Чудесный рассказ-воспоминание о бывшем однокласснике, человеке, ставшем артистом-клоуном европейского уровня. Блестящая иллюстрация к нехитрой мысли о том, что фундамент личности закладывается в детстве, когда еще катаются с горок, лупят друг друга портфелями по спинам и ничего не боятся.

Владимир Губайловский. Время поэзии (о современной античности). — “Арион”, 2007, № 3.

Литературоведческим и критическим текстам В. Г. уже давно пора собраться в книжку. Настоящие ревизии — плод наработанного за долгое время, результат осмысленного чтения несовременной литературы, отличная интуиция и — в перспективе практическое подспорье (иногда философского толка) для многих, думаю, литераторов. Лично меня он всегда “отрезвляет”.

“Чтобы назначение стрелы Аполлона было переосмыслено и она стала действовать подобно стреле Эрота — то есть не убивать, а даровать вдохновение, мир должен был радикально измениться. И главное, что непременно должно было произойти, — стрела, перестав быть оружием, должна превратиться в символ”.

Владимир Губайловский. Дорога на Чаттанугу. Стихи. — “Зарубежные записки”, Германия, книга одиннадцатая (2007-III) .

Маленькое — и очень разнообразное — “избранное” В. Г., отсутствие новой поэтической книги у которого меня уже, честно говоря, начинает вводить в ступор. “История болезни” вышла уж почитай 18 лет назад. Господа издатели, вы что, сговорились? Почитайте этого поэта — Интернет же под рукой, не заставляйте говорить неловкости.

Владимир Гурболиков. Последние времена. — “Фома”, 2007, № 11 .

Очень личные, доверительные записки заместителя главного редактора “Фомы” — о собственной судьбе, точнее, об онкологическом заболевании, через которое он прошел, о болезни как испытании, “проверяющем на прочность отношение к Богу и к миру”.

“Болезнь открыла мне новое понятие, иное измерение жизни — Последние Времена. Не вселенские, не в истории мира, но мои собственные последние времена: путь хотя и неизвестной еще длины, но уже отмеренный; зримо, определенно конечный. И оттого дающий свободу вольнее распорядиться теми сроками, какие тебе остались… Услышав „роковые” слова, я почувствовал одновременно страх перед мучением, детскую растерянность — и вместе с тем… ожидание и странную даже радость. По отношению к тому падению, какое происходило в моей жизни и которое я никак не мог остановить, это было благо. Мне Некто сказал: „Ну, хватит, довольно”, — и в этом слышался не приговор, но подлинное сострадание к человеку, который уже и так начал мертветь, только гораздо худшим омертвением. <���…>

О болезни говорят как о духовном лекарстве, средстве от греха… Но мне болезнь кажется не лекарством, а катализатором: всё, что дремало, хорошее ли, дурное, — пробуждается, и вспыхивает нравственная борьба, какой не мог себе представить до болезни. Это не только физический, но и духовный шторм. Пытаешься выплыть, ступить на твердую почву, но вдруг оказываешься без веры, среди пены и темных волн — и вера вот-вот захлебнется вместе с тобой. Но ты снова и снова пытаешься повернуть к берегу…

Нет, ну подумайте: ведь по сути я совершеннейший, совершеннейший материалист! Ленящийся просыпаться, стесняющийся утки и судна, жадно выхлебывающий куриный бульон; зависимый от погоды, вечно думающий о деньгах... Отчего же самым сокровенным, почти несознанным желанием своим я так хочу, чтоб за меня хоть кто-нибудь... молился?..

И отчего же, узнавая, что некто и вправду молится обо мне, старается помочь, переживает, — я совершенно не умею нормально, от души сказать, что благодарен?.. Просить прощения и благодарить — две вещи, которые я умею хуже всего. А раз так — какой из меня христианин?..

Катя приходит и рассказывает, как дочки молились за меня вчера вечером. И горько, серьезно плакали. „Господи, ну исцели же нашего папочку, чтобы у него прошла эта опухоль! Пусть папа не умирает!” Никогда до того они не плакали на молитве. Да и откуда — в пять лет?.. <���…>

Когда я думаю о том, что редко чувствую присутствие Бога, что ощущаю страх смерти, то причину этого вижу в себе самом. Потому что, думаю, я совершенно не делаю того, что я должен был бы делать, чтобы иметь такое счастье. Я слишком несерьезно люблю, я не умею любить.

Если я не умею любить, если перестаю любить, то я умираю — и физически, и духовно, потому что в моей жизни нет больше смысла. Если хочешь убедиться, что есть Бог, то и любить надо в соответствии с той мерой, которую христианство предлагает в любви”.

Публикация вызвала множество откликов в Сети.

Александр Иличевский. Случай Крымского моста. Рассказ о реке. — “Зарубежные записки”, Германия, книга одиннадцатая (2007-III).

Он пугает, а мне ведь страшно.

Юрий Карякин. Перемена убеждений (Из “Дневника русского читателя”). — “Знамя”, 2007, № 11.

Удивительный документ, выросший действительно из дневника, из записных книжек. Насколько я знаю, выходит отдельным изданием. А здесь публикуется в тематическом номере журнала (“История как личный опыт”).

А propos: чтбо надо иметь в сознании, дабы по прочтении этого искреннего, доверительного послания сообщить в обзоре, что Карякин-де “эксгибиционист” в этом своем тексте? Обозревателя московского газетного еженедельника, позволившего себе такую хамскую глупость, мне тем не менее очень жалко. Он, этот обозреватель, не верит, видимо, никому — в том числе и себе. И впрямь: как поверить в искренность и простодушие человека, который, оставаясь ученым, поднимался так высоко во власть, от которой не взял ничего? Но в том-то и дело, что Ю. К. — уникальный случай. См., как говорится, его книжку “Достоевский и канун XXI века”. Нет, пожалуй, не посмотрит. Видно, и не знает о ней.

Валентина Катеринич. Записки латиниста о современном русском языке. — “Дальний Восток”, Хабаровск, 2007, № 6.

Очень хорошо о “магических словосочетаниях” XX века типа “процесс пошел” или “дорога к храму”. “Надо сказать, что мифы тоталитарных режимов более образные и жестко фиксированные семантически, нежели размытые и описательные мифы либеральных времен”.