Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2009)

если в долг не даешь.

* *

*

Сухой экстракт:

Валериана лекарственная,

Мелисса лекарственная,

Зверобой продырявленный,

Боярышник колючий,

Хмель обыкновенный,

Бузина черная.

Седативное средство

Растительного происхождения.

Три раза в день

По одной таблетке.

* *

*

Вдов насилуй, грабь сирот,

жги кириллицу,

бей брюхатую в живот,

в грудь кормилицу,

отправляй суда ко дну

(вопли публики),

но не обижай жену

после любельки.

* *

*

Не перелет Эдем — Геенна —

пинок под зад — и был таков —

грехопаденье постепенно,

как выпадение зубов.

Не огнедышащие бездны,

а тихий сад, медовый плод —

да это ж рай! Но грешник бедный

в упор его не узнает.

* *

*

Совладай с мечтами пылкими,

половинка сатаны!

Под наркозом/дулом/пытками

клятвы страшные даны.

Исполняй вполне посильные

обещания свои:

на руках носи насильницу,

кровопивицу пои.

* *

*

умащусь

лучшим из благовоний

отшучусь

от солдат на кордоне

просочусь

в кровь твою Соломоне

умещусь

вся на твоей ладони

* *

*

Проснешься с криком спозаранку,

поплачешь несколько минут,

наденешь свитер наизнанку,

чтоб не гадать, за что побьют,

порасковыриваешь ранку,

проверишь ходики — идут,

уйдешь в глухую несознанку…

Вот-вот, поспи. Я тут. Я тут.

* *

*

Нет, не фрукт на лубочном древе, —

шкурка розова, мякоть кисла, —

но ворочающийся во чреве

плод познанья добра и зла.

Нет, не гадкие шутки змея,

не изгнание, не вина,

но сомнения, что сумею

чадо выпестовать одна.

* *

*

Пристегнули непосед —

вы не на земле!

“Отче наш” на небесех,

в зоне турбуле.

Хладнокровен экипаж,

но за горло — хвать! —

страх. Его в багаж не сдашь,

он — ручная кладь.

* *

*

Здесь масло масляно, как в детстве,

зрачок маслины маслянист,

здесь, пейзажист и маринист,

создатель уличен в эстетстве,

здесь горизонт горизонтальней,

грудь загорелая полна

любви, отходчива волна

и незлопамятны купальни,

здесь виноград с вином — награда

за собирание камней,

здесь робкое иди ко мне

звучит как клятва Гиппократа.

* *

*

Мне сиротская нежность эта,

эти старенькие слова —

как курильщику сигарета

после рейса Нью-Йорк — Москва.

Только так понимаю, кто я,

что жива еще, хороша…

После паспортного контроля.

В ожидании багажа.

* *

*

По-хозяйски, но почтительно,

аккуратно, но небрежно,

суетливо, но пленительно,

механически, но нежно,

будто не о чем печалиться,

будто старость не грозит ей,

натирается красавица

жидкостью солнцезащитной.

* *

*

Всего лишь старость. Море и песок.

Смотри: неподалеку от заката

белеет парус. Он не одинок:

вокруг него белеют парусята.

* *

*

поправим подушки

отложим книжки

я мышка-норушка

твоей подмышки

малиново-серый

закат задернем

гардиной портьерой

периной дерном

* *

*

На двоих одна дорога,

на двоих одни следы…

Понимаешь с полуслога,

утешаешь с полбеды,

с полслезы. Послеобеден

отдых, и небеден дом,

и не жалко, что бесследен

тот, кто на руках несом.

* *

*

Я знаю, я хорошая,

я принцу пара,

принцесса на горошине

земного шара.

* *

*

Живущий на два дома

бездомен. Живущий на три —

бездомен вдвойне. Глаукома

дождя слепит фонари,

безбрежную черную лужу

старик переходит хромой.

Я дома, с ребенком и мужем.

Я очень хочу домой.

* *

*

Чересчур юна,

зелена весна,

осень желторота,

снега белизна —

млечная слюна

возле подбородка

спящей у груди.

Память, не блуди.

Спи, младенец кроткий.

Страсти позади.

Страхи впереди.

Нежность посередке.

* *

*

Кто, запирай — не запирай,

проникнет в дом,

кто отпирает ад и рай

одним ключом,

кто отбирает все ключи

и все брелки —

догадываешься? Молчи.

Не навлеки.

* *

*

я же с самого начала

знала амплуа поэта

не солист не запевала

голос из кордебалета

надцатая лебедиха

предпоследняя виллиса

вскрикивающая тихо

падающая в кулисы

Соколовская Наталия Евгеньевна родилась в Ленинграде. После окончания Лите­ратурного института жила в Грузии, переводила грузинскую поэзию. В 1992 году вернулась в Санкт-Петербург. Автор трех книг стихов и переводов: “Природа света” (1985), “Незапечатанные письма” (1988), “Ангелы навсегда” (2003), автор романа “Литературная рабыня: будни и праздники” (вышел под псевдонимом Наталья Сорбатская, удостоен премии им. Н. Гоголя). В “Новом мире” печатается впервые.

Люба давно уже не смотрела на небо. Все, что могло интересовать Любу, находилось у нее под ногами.

Зимой это был снег, а если вдруг оттепель и следом заморозки — то еще и лед, по весне — юшка из льда и снега, осенью — сухая листва, а после — месиво из нее же мокрой. Плюс внесезонный мусор.

Было еще лето. Летом был все тот же мусор из ближней помойки, растасканный за ночь бездомными собаками (потом конкуренцию им составили бездомные люди), на газонах бутылки из-под пива (а позже и пивные банки), окурки, сорванные со стен объявления и собачье дерьмо. Летом все это наблюдалось в чистом виде, без примеси грубых осадков, разве что сбрызнутое дождем.

Каждое утро, кроме выходных, вооружась уборочным инвентарем, Люба выходила на улицу, оглядывала сверху вниз крепенькую, как забытый в лесу боровик, “сталинку”, и фраза: “Позанимали этажи!” — беззлобно проносилась в ее голове.

Но последние четыре года никакие “погодные условия” Любу не колыхали. Не колыхали с тех пор, как Люба пошла на повышение: сначала уборщицей в магазин, построенный в конце девяностых возле метро, на месте грязных, торгующих сомнительной снедью ларьков, после — снова уборщицей, но уже в новенький, сверкающий огнями и рекламой двухэтажный торговый центр. И это очередное повышение было весьма кстати, потому что магазин у метро с малообъяснимой и пугающей скоростью стал таким же грязным и хамоватым, как те ларьки, которые он собой заменил.