Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2009)

— У тебя ресницы как у поросенка.

Да, ресницы очень светлые. Но эти ресницы окружали бескрайние ореховые глаза. Все же после этого комплимента она прожила с мужем еще какое-то время и даже не прореживала ему бороду за такие перлы. Причина их разбега, значит, была в другом. Похоже, в том, что муж не захотел, чтоб Аня перевезла в Кунгур своего отца.

— Папе моему-то девяносто грянуло, — после первой рюмки сокрушалась Аня. — Недавно вхожу в подъезд, а там дым, черно. Не помню, как взлетела на пятый этаж. А папа уже плохо понимает, я ничего ему не говорю — хватаю чуть не под мышку его, бегом вниз. А соседям по пути позвонить не догадалась.

— Чем все закончилось — никто не угорел?

— Все живы. Но я-то, я-то! Не догадалась звонить!

И тут унесла ее от нас жизнь — сокрушенно горюющую, но с моментом поиска во взгляде и походке.

Потом снова прибило Аню к нам — через год-полтора. За это время возле почты воздвигся дом с легким намеком тут и там на грибы и на раковины — знаете, бывает такой прозрачный светло-зеленый цвет. Стоим мы в очереди за посылкой, обсуждаем в первом чтении новогоднее меню. Аня впархивает. Пальто в дышащих складках до полу, дымчатая шляпка и та же консервированная глазастая красота.

— Привет, а я вышла снова замуж, а мы живем вот в этом фисташковом доме, а мой муж коммерсант.

— Папа как?

— Папы уже нет с нами. Нин, видела твои новые картины по “Ветте”, там у тебя ангел парит над уставшей балериной, что ли…

— Заходи, я подарю.

Она зашла. И ангела ей со стены сняли, и льва, исполненного очей.

И позвала она нас в свой фисташковый дом на Новый год:

— Охраннику я позвоню, вас пропустят.

И новый дом, и новый муж Иван Константинович (ему под семьдесят) — все было на высоте! Правда, Иван Константинович слегка уродлив, но глаза его властно утверждали: “Я красавец”. И верилось. К тому же иероглифы бровей у него — как у Вертинского.

С ним гармонировала выцветшая красота Ани — ее бы сделать ведущей телеканала “Культура”, а то там все яркие слишком лица — отвлекают от репортажей.

В момент московского Нового года заехал сын Ивана Константиновича со своей женой — Иван-младший. Он был в фиолетовом шарфе — видимо, времен своей разрушительной юности. А у кого она другая?

Этот сын — от первого брака Ивана Константиновича — похож, кажется, на покойную мать: в лице ни одной отцовской черты. Ведь у отца все лицо состояло как бы из милых луковиц, а у сына наоборот: тонко обточенное диетой. Про диету выяснилось тут же, когда он выпил рюмку и сказал после неизбежного кряка:

— По диете один соленый огурец мне можно, но они у вас что? —

И он изобразил лицом огурец — очень подкисший — как какого-то старичка с улыбкой набок.

— С Новым годом, с новым счастьем, — начала заклинать его жена Валерия, надеясь выправить закисающее веселье.

Иван-младший сказал ей, не выходя из образа кислого огурца: мол, разве ты не знаешь, что счастье начинается с полутора миллионов.

У Валерии было семейное прозвище: Травка-отравка (увлекалась лечением травами). Была она такая красавица, что вся жизнь у нее переработалась в красоту, и больше ничего не осталось, кукла и кукла. А мы промолчали, хотя привыкли сочувствовать женам, с которыми мужья себя так кисло ведут. Но здесь другое. Аня говорила нам, что Травка-отравка после вуза устроилась в школу для слабовидящих. И вскоре дети стали спрашивать других учителей:

— Правда, что в предыдущих жизнях мы были убийцами и бандитами и за это наказаны?

— Кто вам это сказал?

— Валерия Владимировна.

В общем, Травку уволили, и она долго всем рассказывала, что ее преследуют за взгляды.

Продолжаем про Новый год. Иван-младший решил развлечь компанию и начал эпос о себе:

— Знаете, у нас в ЖЭКе все с ума посходили. Вчера приходит бумага из мэрии, что будет отлов бродячих собак. И пишут, значит, серьезно: “Обеспечить наличие собак”.

Тут Иван Константинович сказал сочувственным голосом, как пятикласснику:

— Что? Да кто это сочиняет — за мои деньги налогоплательщика!

Печальным взглядом сын ему ответил: легко тебе общими фразами отделываться, когда ты рулишь такими бабками!

Уже через месяц наша Аня приходит к нам домой, лицо — как будто пролежавшее в воде несколько дней. Но еще из последних сил протягивает нам какие-то немецкие чашки чайные, ну просто фарфоровые перепонки!

Села она и молчит. Хотелось ее растолкать: не тормози!

— Ань, как себя чувствуешь?

— Немного пострадала сегодня: чай наливала, а черепаха, поганка, как схватит за пятку — требовала есть. И я кипяток на палец.

Какая черепаха? Ну, допустим, купили подарить внуку. А почему не подарили?

— Ладно, это не соль, — без выражения продолжала Аня. — Помните моего пасынка?

— Угу. Смутно.

— У него еще все начинается с полутора миллионов: и жизнь, и счастье, и любовь. Теперь не знаем, куда от него бежать. Неделю назад под предлогом отксерить зашел в кабинет и взял ключи от нашей квартиры, гаденыш… — Тут она спохватилась: — Да нет, он ничего, неплохой. Это его все бабы подкосили.

— Может, это он баб косил?

— Первая жена до сих пор на нем висит, вторая, молодая, травит, требует, чтоб денег было больше. Да еще Иван видел его с какой-то в ЦУМе — покупал он ей бюстгальтер чуть ли не за пять тысяч…

— Хорошо, что она не Артемида Эфесская с двумя рядами грудей!

— Ты в шестьдесят лет, Букур, кипишь, я вижу… Ну, я опять про свое. В общем, мы обнаружили уже в четыре часа дня, что ключи украдены.

Я вам не говорила? У Ивана в том числе есть хозяйственный магазин. Он съездил, привез два замка, старые убрал, новые врезал. И тут же у него сердечный приступ! Ведь Иван Константинович сыну построил одну квартиру, потом тот развелся, отец купил ему другую. И эта фисташковая тоже записана на его имя. Но у него — удава — видимо, нет сил ждать, когда отец помрет и освободит площадь!

Мы ей кивали типа с ума сойти. Ну а дальше как-то даже удивились, разгорячились и загоревали: в самом деле, видно, богатым тяжелее, чем нам. Подкрепившись чаем и нашим сочувствием, Аня продолжала:

— Через день пасынок ключи вернул — подбросил. Но представляете: приехали в гости. Пасынок в гостиную, а жена его, как ящерица, скользнула на кухню. Я за ней: у меня там суп кипит. А она стоит у плиты, переливается косметикой. Вдруг она в суп что-нибудь как сыпанет! Для чего ей наша кухня? Руки можно и в ванной помыть. Тем более что она увлекается травками…

— Да, мы слышали — лечится.