Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2006)

“Поздно вечером, по сути, ночью (начало первого) мы с женой возвращаемся из гостей. В метро, естественно. И я вдруг обнаруживаю, что это уже как бы не мое метро, то есть вокруг не те люди, с которыми я по утрам еду на работу и вечером — с работы. Практически все, кого вижу, моложе меня лет на двадцать — тридцать…”

См. также: Сергей Костырко , “Лох” — “Урал”, Екатеринбург, 2004, № 8.

Григорий Кружков. Два стихотворения и еще одно из Уильяма Батлера Йейтса. — “Стороны света”, 2005, № 1 .

“Два первых стихотворения, относящихся с раннему творчеству Йейтса (до 1895 г.), имеются в нескольких переложениях. Поскольку, на мой взгляд, среди них до сих пор нет беспрекословных удач, я решил обнародовать и свои давние варианты, никогда ранее не предлагавшиеся в печать. „Черный кентавр” — стихотворение из сборника „Башня” (1928) — стихи уже постаревшего поэта. Оно не совсем прозрачное по смыслу — в том смысле, что практически абсолютно темное. Я перевел его в некий момент озарения (быть может, мнимого), когда мне показалось, что я все в нем понимаю” (примечание переводчика).

Владимир Крупин. Карточный домик демократии. — “Вертикаль. ХХІ век”. Литературно-художественный журнал. Нижний Новгород, 2005, выпуск двенадцатый — тринадцатый.

“Лети! последнее время! — восклицал апостол Иоанн. „Братья и сестры! — восклицаем мы, — последняя война!” <���…> Битва света и тьмы, Христа и Велиара — это главное содержание мировой истории”.

Юрий Крупнов. Столица России должна стоять на Тихом океане. — “Завтра”, 2005, № 45, 9 ноября.

“Наш ориентир — не Запад, а Северо-Восток. Уже к середине XVIII века русские дошли до Аляски и первично освоили весь необъятный регион от Аляски до Урала. Теперь наше правильное историческое действие в XXI веке состоит в том, чтобы создать центр государственности на Северо-Востоке страны, на Тихом Великом океане. Именно туда и следует перенести столицу России”.

Максим Кузин. Философское сектантство Василия Розанова. — “Подъем”, Воронеж, 2005, № 10 .

“Проживи Василий Васильевич еще десять лет, он просто лишился бы предмета своей философии”.

Виктор Кулерский. Хроника (некоторых) текущих событий. — “Новая Польша”, Варшава, 2005, № 10 .

“В монастыре паулинов на Ясной Горе [в Ченстохове] прошла встреча экзорцистов со всей Европы. В Польше служат 55 экзорцистов. В каждой римско-католической епархии есть один или два священника, которые занимаются освобождением одержимых людей от злых духов” (“Пшеглёнд православный”, август).

Станислав Куняев. В кадре Андрей Тарковский. — “Литературная Россия”, 2005, № 47, 25 ноября.

“Последняя точка в этом сюжете была поставлена в 1990 году, когда я побывал в столице Австралии Канберре, где был приглашен на обед к нашему послу Самотейкину. Его фамилия была мне знакома: до Австралии Самотейкин числился в помощниках у Брежнева... Мы трое — посол с женой и я — сидели на прохладной веранде, отделанной эвкалиптовым деревом, и вели ничего не значащие светские разговоры. <���…> Жена посла вспомнила про знаменитые советские фильмы ее молодости — “Калину красную”, “Место встречи изменить нельзя”, ну и, конечно, “Андрея Рублева”. И тут я рассказал им про сгоревшую корову и спросил бывшего помощника генсека: слышал ли он об этом. Самотейкин развел руками:

— Была ли сожжена корова? Конечно, была. Я сам занимался этой историей, жалобы получал, гасил недовольство, усилия прилагал, чтобы в газеты история не попала... А у Тарковского были еще кадры, в которых лошадей с колокольни сбрасывали... Для того чтобы передать колорит эпохи. Ну, лошади, конечно, и ноги ломали... правда, эти кадры в картину не вошли. То ли сам режиссер не решился, то ли отсоветовали ему...”

А также о том, что кино — безбожное искусство .

Диакон Андрей Кураев. Крест демографический и миссионерский. — “Литературная газета”, 2005, № 49-50, 30 ноября — 6 декабря .

“Убыль населения России — миллион человек в год. Абортов в год совершается в стране два миллиона. Если бы число абортов снизилось вдвое — уже падение было бы остановлено”.

“Для того чтобы принять еще одного ребёнка в свой дом, нужна немалая решимость. Нужна сверхмотивация. А мир сверхмотивации — это мир сверхценностей, то есть мир религии. Причем не „религиозной культуры”, а именно религии. Религиозная жизнь предполагает не просто „знание о” вере и обрядах, а прямое личностное проецирование узнанных канонов в свою жизнь, решимость открыть свою жизнь для суда со стороны религиозных заповедей. И вот обнажается парадокс: именно фанатики (в переводе с греческого — смертники) сегодня — источник жизни”.

“„Помни последняя своя — и во век не согрешишь” — есть такая церковно-славянская поговорка. Memento mori . Помни о смерти. Память о возможной скорой и математически предсказуемой смерти русского народа и России должна стать политическим, образовательным и богословским императивом, определяющим экономическую, военную, школьную, культурную и миссионерскую политику. Это то „сбережение народа”, о котором давно уже говорит Солженицын. Он ведь тоже миссионер”.

Ян Левченко. Стамбул контрабандой. — “Газета.Ru”, 2005, 18 ноября .

“О том, что Глеб, или „Галип”, как называли его когда-то узбеки, а теперь называют турки, похож, как две капли воды, на Печорина, уже писала наша умная критика, остается повторить. Своя Бэла — турецкая девушка, которую удается затащить в кровать герою, чью сексуальную озабоченность не снижают никакие тяготы. Свой Казбич — вышибала из борделя, которого пришлось обезвреживать бутылкой из-под шампанского. Свой Максим Максимыч, спаренный с честными контрабандистами, да еще и напрямую цитирующий „Тамань”, чтобы все понятно было. И авантюрист, преодолевший любовь и ставший фаталистом. Автора [Глеба Шульпякова], как видно, иной раз самого злит измельчение масштаба, но кто сказал, что современники Лермонтова встретили текст с почтенным трепетом? Это как в песне поется: времена не выбирают, в них живут и умирают. <���…>

Показательно, что форма исповедального романа вместила и основной очерк теории турецкой сакральной архитектуры, и беллетризованную биографию Синана от самой его многообещающей юности до высвобождающей старости, и даже историю взятия Стамбула Мехмедом-Завоевателем, которую автор стилизует под перевод качественного иностранного paperback ’а. Эти уровни, встроенные в роман с твердыми, не подкопаешься, мотивировками, демонстрируют виртуозное владение стилем и вызывают почти физическую радость узнавания. Где-то все это уже было, но как-то иначе. И у очевидного Лермонтова, и у Пушкина с его турецкими путешествиями, и у Теофиля Готье, и у Пьера Лоти — изобретшего, между прочим, жанр колониального романа и подарившего свое имя модному кафе, расположенному далеко за стенами христианского Константинополя, в патриархальном Эйюбе, над самым кладбищем. Загадка города осталась нерешенной. Осталась книга, пропитанная холодным знанием и горячим восхищением”.