Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2006)

Надо сказать, что американская пресса неравнодушна к московским сносам. В книге Адриана Тиннисвуда “Образы власти” есть глава “Иосиф Сталин и Москва”. Наряду с Дворцом Советов, Театром Красной Армии и Университетом ее иллюстрирует гостиница Щусева. И легенда о причине разности двух ризалитов содержится в аннотации к ее изображению. “Москва” не только для нас была знаковой постройкой сталинской эпохи.

Заведующий отделом архитектуры газеты “New York Times” Nicolai Ouroussoff (американец русского происхождения) в недавней пространной статье рассказал читателям о своих московских впечатлениях. Заметив, что город превращается в некое подобие “сказочной древней Руси”, он утверждает, что, утрачивая памятники в результате сноса и реконструкции, Москва теряет подлинность. По его мнению, “монстр „России” лучше, чем псевдоисторическая манера”. А затем Урусов ставит интересный вопрос: “Достаточно ли прошло времени, чтобы у нынешнего поколения архитекторов могло сложиться правильное суждение о том, насколько ценен тот или иной проект? Все большее число их подрастающих коллег восхищается Калининским проспектом и тем духом уверенности и силы, который из него исходит. В ночи дома-башни Калининского излучают мягкий мерцающий свет, и первобытная сила и энергия этого света со временем будет поражать и притягивать все больше людей… За нынешними темпами разрушения видно общество, потерявшее свои корни и слишком уставшее, чтобы искать потерянное. Если оно и дальше останется таким же равнодушным, оно может скоро потерять Москву как один из крупнейших градостроительных экспериментов ХХ века”. Не правда ли, неожиданное суждение? Стоит задуматься.

Но сегодня встает и другой вопрос — что возникнет взамен снесенных сооружений? Украсит ли центр столицы то, что строят на месте “Интуриста”? Красив ли будет пришелец, который заменит собой “Военторг”? Я априори утверждаю, что нынче в России не те времена, когда зодчие творят шедевры. Новая библиотека МГУ — еще одно тому свидетельство. И недаром в советские годы, когда перед зданием московского Политехнического, где теперь установлен Соловецкий камень, было снесено здание и открылся фасад музея, глава градостроительного ведомства страны сказал прямо-таки с черномырдинской прямотой: “Почему-то когда сносим, получается хорошо, а когда строим — плохо”.

Будь Гамлет российским архитектором, он, глядя на площадки в центре исторического города, очищенные от руин снесенных сооружений, завершил бы свой знаменитый монолог другим вопросом: строить или не строить?

Надо ли догонять Америку?

Один американец критикует московский снос, другой — новостройки. Залетная архитектурная звезда Стивен Холл, оглядев российскую столицу, сказал: “…такой коллекции ужасных новых зданий я не видел ни в одном городе мира. В этом с Москвой может посоперничать разве что Даллас”. Тем временем главный архитектор города в своем интервью о будущем Зарядья заявил, что он не допустит на месте снесенной “России” ни бетона, ни стекла, и хай-тека там тоже не будет. Более того, здесь ему видится то, что он называет “китайгородским стилем”. Само собой, понятно, что таким путем Даллас будет вовеки посрамлен и наконец-то Америка останется далеко позади.

В США почему-то нет должности главного архитектора города, обладающего такой властью, какой они наделены в России. Городские чиновники, озабоченные соответствием проектов местным регламентациям, никогда не навязывают авторам своих стилистических предпочтений. Подобное было бы расценено как посягательство на права человека. Заказывая частный дом, клиент может пожелать все, что ему угодно. Община, объявившая конкурс на проект церкви, выберет то, что ей по вкусу. И не водятся здесь архитектурные советы, которые могли бы им в этом деле воспрепятствовать. Без такого совета обходятся даже большие проекты в больших городах. Как правило, они выбираются в итоге конкурса. Мэр Нью-Йорка Руди Джулиани за годы своего пребывания у власти ни разу не ставил под сомнение решений жюри. И хотя в любом городе США публично обсуждается всякое предлагаемое нововведение — о месте и времени предстоящих диспутов непременно извещает пресса, — навязывать автору вкусовые рекомендации не принято.

Честно признаюсь, в Америке иногда испытываю атавизмы советского мировосприятия. Порой поглядываю на здешние новостройки — и очень хочется пригласить в США совет Москомархитектуры (он ведь и теперь действует по-советски) с тем, чтобы тот распорядился по поводу местного стиля. Но нельзя. Не поймут этого американцы.

В середине 30-х мой отец, занимавшийся столичным строительством, был командирован Моссоветом в США на предмет изучения зарубежного опыта, побывал неподалеку от знакомого мне теперь города Рочестера, о чем свидетельствует сохранившаяся у меня по сю пору сувенирная “гармошка” с видами Ниагарского водопада, и привез оттуда архитектурный журнал в синей глянцевой обложке. Спустя несколько лет, поступив в МАРХИ, я обнаружил в нем материалы всеамериканского конкурса на проект частного жилого дома. В соответствии с утверждением Ильфа и Петрова все они были одноэтажными. Мало того, все были с плоскими кровлями и с очевидными чертами модернизма, успевшего проникнуть за океан в довоенные времена. Тот конкурс отражал в себе модные веяния школы “Баухауз”, представляя собой смесь европейского конструктивизма с мощным доморощенным влиянием Райта.

С тех пор в Ниагаре утекло много воды, журнал затерялся, Америка стала много богаче, дома — двух- и даже трехэтажными, кровли — скатными. В том же Рочестере крайне редко встречается жилище, строящееся по современной моде. Тут господствует здешнее, не поддающееся стилевому определению мещанство, со множеством креповочек, фронтончиков, сандриков и проч. Догонять бы не следовало, но перегнали. На Рублевке оно выглядит воинственней.

Но когда эти дома располагаются на стриженом газоне, обрастают цветами и всякой зеленью и, что главное, остаются открытыми взору, лишенными каких-либо заборов и оград, я готов мириться с этим архитектурным “ширпотребом”, впечатление от которого компенсируется прекрасным парковым пространством. И я представляю себе, насколько краше было бы наше Подмосковье, если бы кому-либо когда-либо удалось сокрушить заборы, отделяющие друг от друга тесные участки никому ни в чем не доверяющих соседей. Даже на кладбище. Но этого, увы, скорей всего, никогда не случится. В этом деле Америку не догонишь. Публика тут уж больно доверчива, и privacy почитается неукоснительно.