Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2007)
- Название:Новый Мир ( № 3 2007)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2007) краткое содержание
Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/
Новый Мир ( № 3 2007) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Можно бы рассказать похожую историю и от лица персонажа моего поколения: когда тебя рано бросают в профессию, это, как и всякое неестественное положение, вызывает противодействие. В какую бы сторону ни размывало границы зрелости, проснуться вдруг не в своем возрасте — это что-то из области самой кошмарной, кафкианской фантастики.
Можно объяснить ситуацию и от лица непредвзятого социолога: по теории Маргарет Мид, в некоторые эпохи возникает префигуративный тип культуры, когда среднее поколение учится у младшего, то есть бывает мучительный переходный возраст у целых стран, когда взрослые слишком инертны, чтобы освоить новое. Например, чуть ли не вся постсоветская лексика в русском языке воспринимается как подростковая, и чем старше поколения, тем меньше ее осваивают.
У некоторых эпох есть культурологическая ориентация на оптимальный возраст героя — в литературе (культ молодости в 20-е, молодой, активный Володя Макаров у Олеши) и в жизни (брежневская геронтократия). Рудименты детского сознания — защитный рефлекс моего и более старшего поколения: в одну и ту же маску и позу выливается очень много разной боли. Этому не может быть одного объяснения, их много: постиндустриальное общество лишено идей, ради которых стоило бы взрослеть, массовая культура навязывает детские книжки и футболки, от постоянной тревожности хочется спрятаться за спиной у кого-нибудь взрослого и сильного. В новой России постиндустриальное общество и голливудские стандарты восторжествовали одновременно, наложившись еще и на внутренние сдвиги в стране, взрослеть во время которых — и заманчиво, и страшно, потому что очень трудно встать на ноги, когда кругом все шатается.
В конце концов, инфантильность — маска, которая нужна, чтобы спрятать свои страхи, языком жестов попросить о любви и снисхождении. И как литературный прием она манит хоть какой-то надеждой построить гармоничный, пригодный для жизни художественный мир.
1 Так оно понимается, например, в статье Артема Скворцова “Кокон инфанта” (“Арион”, 2005, № 4).
2 “Знамя”, 2005, № 1, стр. 6.
3 “Нева”, 2004, № 12.
4 “Дружба народов”, 2006, № 2.
5 “Esquire”, 2006, май, стр. 66.
6 Смирнова А., Толстая Т. Кухня “Школы злословия”. М., “Кухня”, 2004, стр. 187.
7 “Синтаксис”, 1990, № 29, стр. 3 — 4.
Книга и ее заместители, или Этюд о пользе глаз для слуха
Вежлян Евгения — литературный критик, поэт, журналист. Окончила Московский государственный педагогический институт им. Ленина и аспирантуру историко-филологического факультета РГГУ. Публиковалась в журналах “Соло”, “Новое литературное обозрение”, “Арион” и др. С 2006 года постоянный автор “Нового мира”.
В работе “Галактика Гутенберга” Маршалл Мак-Люэн показывает, что именно печатная книга была тем средством массовой коммуникации, которое, окончательно закрепив вызванный в свое время возникновением фонетического письма эффект “расширения чувств” и установления нового соотношения между ними, привело европейскую культуру к системным изменениям. А эти изменения — уже в двадцатом веке (книга была написана в 1964 году) — парадоксальным образом способствовали возникновению информационных технологий, определивших, по мнению автора, характер новой “эры электричества”, долженствующей превратить мир в “глобальную деревню”, как бы возвращая его на новом витке развития в “дописьменное”, “примитивное” состояние. Лиотар назвал бы такое состояние “постмодернистским”, так как описанное Мак-Люэном в качестве “эры Гутенберга” есть не что иное, как одна из граней пресловутой “модернизации”. Но постмодернизм, сам будучи проектом, своего рода “антиутопической утопией”, привел к некоторому “кризису будущего”: в образовавшейся как его следствие ризоматической культурной модели каждое частное настолько равно себе, что ни под какую общую схему не подпадает, а просто “соседствует” и “присутствует” в расслоенном культурном пространстве. Через сорок лет после выхода нашумевшей работы и при вроде бы наступившей глобализации судьба печатной книги все еще не решена, хотя другие формы бытования словесного текста становятся все более и более активны. Должна ли такая ситуация вызывать опасения (надежды)? Конкурентны ли эти формы друг другу и действительно ли все это каким-то образом определяет культурную типологию?
То есть, проще говоря, не настанет ли момент, когда печатная книга уйдет из нашей повседневности, как пишущая машинка, проигрыватель виниловых пластинок и другие отмененные технологиями предметы, уступив место более комфортным и компактным носителям? Словесный текст вполне хорошо чувствует себя на экране (где по большей части сегодня и создается). Лишенный физических параметров (пространственного объема, веса), он обретает тиражируемость и подвижность и более не нуждается в посредниках. Автор волен публиковать его, вывешивая в Интернете или рассылая по электронной почте, бесконечно трансформировать, обходясь без неудобных черновиков, читатель — скачивать на мобильное устройство, размещая в кармане целую библиотеку. Впрочем, эта ситуация неоднократно обсуждалась прежде всего как существенно трансформирующая понятие авторского права… Более того, видимо, и она все же требует известной специализации, о чем говорит возникновение мобильных издательств, выпускающих тексты в цифровом виде. Другой возможный “конкурент” традиционной книги устраняет не только “тело книги”, но и “тело текста” как таковое, замещая его звучащим голосом, этот текст воспроизводящим. Речь идет о так называемых аудиокнигах. Используя те же носители, они задают книге иной, неконвертируемый, модус существования и относятся к традиционной книге иначе, чем электронный вариант.
По Мак-Люэну, именно они должны сбросить печатную книгу с парохода современности, поскольку активизируют свойственное традиционным культурам (и отчасти допечатной культуре) “слуховое” начало, на фоне которого в догутенбергову эпоху и само чтение как процесс имело несколько иной характер, чем тот, к которому мы привыкли.
Цивилизованный человек живет в визуальном мире, а представитель бесписьменных обществ — в мире звука. Именно звуки — динамические знаки того сложного изменяющегося пространства, частью которого является сам человек. В том же пространстве располагается и слово, непременно звучащее, непременно непосредственно “обращенное к” и тем определяющее первобытный синкретизм слова-мысли-действия, свойственный мифомышлению. Именно письменность изымает слово из синкретических связей мира и превращает в визуальный объект. Видимое слово статично и абстрактно, выведено из непосредственной коммуникации и ни к кому не обращено. Оно изолирует мышление от действия, вычленяет индивидуальное сознание и вообще приводит к развитию спецификации и способности абстрагирования. В мышлении человека возникает новая пространственно-временная конфигурация, основанная не на одновременности, а на линейности и последовательности (логика глаза: один объект в пространстве не может располагаться одновременно в двух точках, в то время как звуки — всегда во взаимодействии, в наложении друг на друга). Однако в качестве абсолютной доминанты это “визуальное” мышление закрепилось только в эпоху печатного слова. Мак-Люэн показывает, что на протяжении всей рукописной эпохи сознание человека остается раздвоенным, а чтение, письмо и бытование текста — связанными с произнесением вслух. Естественно, этот “дуализм” влиял и на структуру текста — тот писался с расчетом на слышание/произнесение, а не на чтение глазами.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: