Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2010)

Протоку пересекают мостки на сваях. Когда лодку швартуют, он пытается встать — но в затекшие ноги впиваются тысячи ледяных иголок. И человек падает обратно на циновку.

Перед тем как рассчитаться, лодочник долго умывается.

Человек подвигает свою сумку, показывает жестом: давай сам.

— Гуд, гуд! — Пересчитывая деньги, лодочник смешно шевелит ушами.

В первую стопку он складывает деньги из сумки. Во второй лежат его мелкие доллары. А третью пачку, тоже из сумки, он сжимает в кулаке. Это — плата за лодку.

— О’кей? — двигает кулаком по воздуху.

Не пересчитывая, человек бросает доллары в сумку. Лодочник укоризненно качает головой: как ты хранишь деньги? И вдруг показывает: что это?

Цепь лежит в сумке с той самой ночи — и зловеще поблескивает.

Лодочник вопросительно поднимает глаза.

“Ничего!” Человек быстро перебрасывает цепь через борт.

Теперь оба как завороженные не сводят с нее глаз.

Некоторое время цепь покачивается над водой — как будто не хочет падать.

А потом с треском бежит за борт — и исчезает.

Сбитый из бамбуковых палок, дом покрыт тростником, уложенным вязанками на балках. Вдоль стен — пара комодов из черного дерева и пластиковый умывальник.

Небольшая электроплитка и холодильник.

Он отодвигает москитную сетку, свешивается с кровати — плеск, разбудивший его, доносится снизу. Вода между досок блестит, переливается. Неожиданно блики исчезают, щель заслоняет черная макушка. Снизу на человека смотрит пара блестящих глаз.

Снова вода, видение испаряется. Он встает и подходит к окну. Стекла нет, окна закрывают соломенные ставни. Створка отодвигается, он выглядывает — и ахает, задыхается от восхищения.

Освещенное утренним солнцем, за окном лежит озеро. Привыкнув к бликам, его глаза различают дальний берег, обрамленный силуэтами крыш, какие бывают у пагод. А может быть, это и есть пагоды. Над пальмами слева — военные вышки, а по воде до горизонта лежат полосы плавучего кустарника.

Несколько человек, согнувшись, что-то срывают с грядок в корзины.

Он собирается закрыть окно, как вдруг из-под дома выныривает лодка. Ему уже знаком взгляд черных глаз, и он машет девочке рукой. Смуглая, в коротком платье, она застенчиво улыбается, а потом решительно протягивает связку с бананами.

Бананы теплые. Вода стекает под рукомойник, он с наслаждением моет лицо и шею. Падает на кровать, закрывает глаза. Глиняный город, откуда чудом удалось выбраться, — сотни километров по желтой реке и город на деревянных сваях, — разве не сон все это?

“Что находилось в жестянках? — спрашивает он себя. — Кто и зачем украл ту, с меткой? За что казнили несчастную девушку?”

Ему известно, что, взятые по отдельности, события с ним неразрывно связаны. Но в чем заключалась эта связь? Чем дольше он лежит с закрытыми глазами, тем меньше ему хочется отвечать на эти вопросы. Между человеком и тем, что случилось, — стена.

И с каждой минутой она все толще.

“Одежда! — В голову лезут другие мысли. — Плащи, джинсы, рубашки — куда они исчезают, когда нет человека? Сколько ее хранят, если он умер, а сколько, если пропал без вести?”

“Глупости…” Переворачивается на другой бок, открывает глаза.

“Сколько можно?”

Перед ним дверь, за которой лежит другой мир и новая жизнь. Город, где никому до него нет дела. Где он сможет сыграть собственную роль, собрать свою цепочку. Или ничего не играть вообще. Однако что-то мешает человеку открыть эту дверь. Но что? И почему? Его мысли все еще вращают тот ключ, открывают ту дверь. Снова и снова он представляет себе, как перешагивает через детские вещи, разбросанные в коридоре. Перебирает матерчатые игрушки на кроватке. Рассматривает семейные фотографии.

Вот она входит на кухню, зажигает лампу. Кладет на стул пакеты с покупками.

Вот они встречаются взглядами — секунда, еще одна.

Несмотря на то что кухню заливает электрический свет, ее взгляд не задерживается на нем. Она его не видит.

Он делает движение навстречу, протягивает руку.

“Ха! А-ха-ха!” — из прихожей долетает мужской смех и детский визг.

Она поворачивается, щелкает выключателем.

Он остается в темноте.

…Когда человек представлял себе эту картину раньше, в нем поднималась волна боли. Отчаяния — из-за невозможности исправить что-то. Но сейчас, прокручивая картину обратно, он ничего не чувствует. На него нисходит безмятежное спокойствие. Умиротворение. Потому что когда он выходит из кухни в спальню — когда открывает шкаф и перебирает одежду, — то видит, что его вещей в шкафу больше нет.

Как ни странно, майка лодочника приходится впору.

На ней до сих пор читается надпись: “Celebrate your image!”

Среди тряпок есть шорты и пластиковые шлепанцы.

Он цепляет кепку и смотрит в зеркало — теперь его вид ничем не

отличается от обычного, разве вместо фотоаппарата — кожаная сумка.

А так — обычный турист.

Человек раскладывает мелкие купюры стопками, перетягивает резинкой. Мальчишка! И он вспоминает, как тот помогал цеплять пачки. А потом ловит себя на мысли, что никакой жалости к нему не испытывает.

— Да! — кричит за секунду до стука.

Дверь распахивается, на пороге стоит девушка.

В руках у нее поднос с завтраком.

Автобусы с выставленными рамами и грузовики; легковые машины и мотороллеры; повозки, запряженные буйволами и верблюдами; велосипедисты и разносчики газет, продавцы бананов и воды; погонщики верхом на слонах и сами слоны: ничто не стоит на месте, все движется. Каждый на дороге преследует свою цель, прокладывает себе путь.

Сигналит, кричит, жестикулирует, но — движется.

Хаос, царящий на улицах города, пугает человека только на первый взгляд. На самом деле система — то, как в долю секунды и сантиметра расходятся машины и животные, люди и повозки, — говорит о том, что работа происходит в самом выгодном для системы режиме. Что каждое движение в ней выверено и если, закрыв глаза, человек врежется в толпу, то пройдет сквозь нее как нож через масло беспрепятственно.

С верхних этажей за движением наблюдают местные зеваки. Другая часть населения, в основном женщины, сидит вплотную к стенам и готовит на открытом огне пищу. Еще одна часть, довольно многочисленная, просто спит, подложив под голову руку или ворох газет, прямо на улице.