Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2005)

— Ты пьян? — осведомилась она, вздергивая золотистые брови.

— Кто автор-то, я не разглядел. Наверняка английская леди-домохозяйка.

Она нахмурилась, но уже где-то в глубине разразилась улыбка, и акустическая волна выплеснулась наружу. Он тут же, осмелев, наклонился и поцеловал ее.

— Точно, пьян, — сказала она. — Где в такую рань нашел выпивку?

— Какая выпивка.

— А что?

— Ослиная моча.

— Без подробностей.

— Ну, местное пиво, как его еще назвать? А кто тебе подарил, пока я ходил, книжку о любви?

— В тумбочке нашла. Надо же чем-то скрасить этот день.

— Поразительно. То тебе первоклассная живопись фальшива, то фальшивка красна.

— Я должна сказать что-нибудь такое умное?

— Можешь просто вздернуть брови. Или улыбнуться.

— Ты думаешь, приятна эта роль растения?

— Улыбкой, как музыкой, можно сказать больше... Ты вдруг навела на мысль написать улыбающийся цветок. Или поющее дерево... Но я не карикатурист. И не символист. Не могу насиловать природу. Но я боюсь превратиться в фотографа. Путь живописи сейчас узок.

— Как игольное ушко?

— Может быть.

— Ну, тогда походная библиотека только помешала бы.

Он улыбнулся:

— А! ты о дочке ученого в кольцах и бусах?

— О походной библиотеке. Знаешь, я уже это где-то слышала. Походное снаряжение, закопченный чайник, трубка, библиотека. Кого-то это напоминает... Печорина?

— Максима Максимыча. По крайней мере — что касается трубки и чайника.

— А походная библиотека?

— Ну, вообще-то это обычные вещи путешественников... Нет! библиотека, конечно, ни к чему. Ведь это своего рода эксперимент. Хочется все услышать, увидеть и почувствовать самому, а не через десятые руки. О чем только не говорят. Самый воздух в городе искажен всевозможной информацией. Надоели посредники. Я сам буду слушать. И видеть.

— Что ты хочешь увидеть?

— О некоторых вещах бесполезно говорить.

— Но... знаешь, все равно ты уже испорчен.

— Мм?

— Информацией, как ты говоришь. Искажен. Я не права?

— Но мне кажется, я еще не весь искалечен. Что-то неподдельное, изначальное еще где-то таится.

— В самом тебе?

— Ну... да.

— Тогда, — сказала она, — стоило ли ехать сюда, где кончаются железные дороги... Не смотри на меня как Шерлок Холмс!

— Да просто это подозрительно похоже на аргументы Зимборова.

— Иногда и мне свойственна логика.

— А этого мало!

Она подняла брови:

— Вот как?

— Да. И ты убедишься в этом, когда мы заживем там, в доме из сосен, — стены оставим бревенчатыми, сосна излучает свет, даже в пасмурную погоду светло. Вообще там выращивают яблоки и что-то такое еще, чуть ли не абрикосы. Это место считается исключительным. Недаром туда всегда тянулись калики.

— Калеки?

— Калики перехожие, пилигримы, бегуны от царя и прогресса. А Зимборова мне жалко, он застрял на этой улочке. Гоняется за миражом. Сам рассказывал, как это с ним бывает. Ты знаешь эту улочку слева от собора? мощенную камнем, с садами и заборами с одной стороны и развалинами екатерининской кирпичной ограды с другой. Он туда вступает в полной уверенности, что наконец-то схватит то, что всегда там есть. Ему даже кажется, что его окутывает что-то, наэлектризованное облако — и сейчас от щелчков фотоаппарата молнии брызнут. И он проходит всю улочку насквозь и попадает на широкую и шумную Бэ Советскую — и ничего не происходит. И ничего не получается. И не получится. Он сетует на плохой аппарат. Ну да, аппарат не тот. И ничем его не заменишь. Если, конечно, не поймешь, в чем дело. Как понял я.

— Так в чем же дело? — спросила она устало.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Да я же тебе уже объяснил, кажется, все.

— Да? Извини. Просто... очень жарко. Ты сам говорил, мозги плавятся. Может, объяснишь еще раз? Для дурочки, — попросила она с улыбкой.

— Что говорить. Скоро мы это увидим.

— Ох, еще ждать.

— Не так долго.

— Но Зимборов славный парень. Добрый и внимательный... Мне нравилась его дача, его родители.

— Газетный домик?

— Ага, там было неплохо.

— В сосновом доме на берегу озера будет не хуже.

После обеда дали воду, теперь уже они оба хорошо умылись и решили выйти на прогулку. Но на скрипящей, как трап корабля, лестнице ей вдруг сделалось дурно, она в бессилии села на ступеньку. Дежурная, разговаривавшая с каким-то мужчиной в полосатой тенниске и светлых брюках, замолчала, глядя поверх его макушки. Девушка была бледна.

— Ей плохо? — резко спросила она.

Мужчина обернулся.

Девушка прошептала: сейчас, сейчас. И встала. Лицо ее было искривлено. Наверх, пробормотала она и зажала рот ладонью. Но идти наверх и потом по коридору было далеко. Он покосился на дежурную. Она сама все поняла и сказала:

— Налево по коридору.

Он повел девушку туда, она выдернула руку, коленкой распахнула дверь туалета. Он прикрыл дверь, подошел к окну. Через некоторое время она вышла, ее волосы враз потускнели, под глазами резче обозначились полукружья, и глаза потемнели. Она попыталась улыбнуться. Он отвел взгляд. Дежурная, увидев их, хотела что-то сказать, но не стала перебивать все того же мужчину с обильно волосатыми руками и крепкой, сплющенной как бы ударом сковороды лысиной. Они взошли по лестнице и вернулись в номер.

Вечером душные сумерки вновь огласились хмельными выкриками и звоном, — как вдруг все перекрыл высокий и чистый звук, словно вверх взмыла и закачалась серебряная ракета. Девушка, заснувшая на кровати, открыла глаза, убрала с лица спутанные волосы, оглянулась.

— Что это?

Он досадливо усмехнулся:

— Моцарт по просьбам трудящихся.

Еще одна прозрачно-пронзительная ракета взвилась в небо и где-то высоко начала описывать круги и сложные пируэты. Гостиница как будто притихла.

— То нет воды, то трубят пионеры. Веселенькое местечко, — говорил он, не замечая, что пение трубы каким-то образом отражается в ее глазах, дробится и дрожит, сверкая.

Утром они уехали в аэропорт. К ним так никого и не подселили. Номер опустел. Зеркало в изъеденной жучками раме отражало стену, шкаф, спинки железных коек.

Приехав в аэропорт, они прошли контроль и вместе с остальными пассажирами, обвешанными сумками, направились, ведомые служащей в синей юбке и форменной рубашке с короткими рукавами, по летному полю к “кукурузнику” с закопченными бортами. Было пасмурно и душно. Хотелось быстрее отсюда улететь. Все заняли свои места. Завелись моторы, и самолет затрясло. Лица пассажиров казались черными, блестели от пота.