Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2009)

Исаева Елена Валентиновна родилась в Москве. Закончила МГУ. Автор двух сборников пьес и семи сборников стихов. Пьесы ставились в театрах России и за рубежом. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Дружба народов”, “Драматург”, “Современная драматургия”. Лауреат Малой премии “Триумф”, премии “Действующие лица” и др. Живет в Москве.

* *

*

Эта речка горная

Убегает бойко.

Я совсем не гордая —

Медленная только.

Я ушла, я выбыла.

Не скажу ни слова.

Нету, нету выбора

Никакого.

Словно обесточенной

Я была, вчерашней…

Но мёртвой быть не хочется,

А живой быть страшно.

Что ж стоишь ты скованно

Возле водопада?

Всё уже срифмовано —

Где-то там, где надо.

Ничего мы, в сущности,

Не решаем сами.

Из иллюзий выгрести,

Не мечтать часами,

Убегая в творчество…

Мне понятна роль, но

Мёртвой быть не хочется,

А живой быть больно.

Речка душу вымыла,

Мчится — ждать не станет.

Кто предложит выбор вам —

Тот обманет.

* *

*

Мне было 15, ей — 20.

Она сказала:

“У меня всё было,

И уже кажется, что ничего не будет”.

Я сказала:

“У меня ничего ещё не было,

И уже кажется, что ничего не будет”.

* *

*

Напьёмся кофе с круассанами,

Посибаритствуем немножко.

Дыша духами и туманами,

В кафе присядем у окошка.

Заставим пристально прищуриться

Мужчину. Он вполне печален.

Он курит и слегка сутулится.

Пока не подошёл — отчалим.

К ногам приникнет кошка — брысь её! —

Ведь мы в загадочность одеты!..

Ну, вот и выполнена миссия

По вдохновлению поэта.

Коктебель

Здесь — самолёты в небе, как стрекозы,

Здесь — моря обжигающий прибой,

А под окном так расцветают розы,

Что наконец довольна ты собой.

А этот дворик — как предвестник рая,

Куда возьмут тех, кто не делал зла.

Но есть ли шанс исправиться? До края

Стола пчела тихонько доползла

И не упала, видишь, а взлетела —

И крупной точкой застит самолёт.

Здесь слишком явно чувствуется тело

И всё, что с ним потом произойдёт.

Единство мира нарушать не смея,

Сидишь у всей вселенной на виду,

Мечтая мудрой сделаться, как змеи,

Шуршащие в сентябрьском саду.

* *

*

Лёгок, как случайная связь,

Ветер приласкал на бегу.

Я тебе ни в чём не клялась

И винить себя не могу.

Скоро будет Яблочный Спас.

Слёзы отложу на потом.

Ты меня немножечко спас,

И тебе спасибо на том.

В опыте наметился сбой —

Сохнет на губах молоко…

Просто я играла с тобой

В женщину, с которой легко.

* *

*

Мужчины делятся на тех,

С кем ничего не может быть,

Таких — почти все;

На тех, с кем может быть — может не быть,

Их очень немного.

И на тех, с кем не может не быть.

Это — ты.

* *

*

Я в детстве так бежала к маме-папе,

Что, кажется, взлетала над асфальтом!

Они брели, усталые, с работы

С какими-то продуктами в авоськах,

И кто-нибудь из них, раскинув руки,

Меня ловил и в небо поднимал.

И этим вот взлетаньем над асфальтом

Я мерила потом свои Любови,

И все они расшиблись об асфальт.

И с мужем, друг о друга расшибаясь,

Как об асфальт, усталые, с работы

Идём, но если сын бежит навстречу,

Его, конечно, поднимаем в небо!

* *

*

Если я гляжу в окно ночное,

Звёздный свет ловлю издалека,

Если я ещё о чём-то ною,

То не всё потеряно пока,

То ещё, пожалуй, есть возможность

Быть живее прочих неживых.

Берегись — одна неосторожность,

И слова оборотятся в жмых.

Что карета в тыкву — не печально:

Путь ногам привычнее в пыли.

Только бы слова внутри звучали,

Только б жизнь вмещать они могли.

Долгопят Елена Олеговна родилась в Муроме Владимирской области. Закончила сценарный факультет ВГИКа. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Знамя”, “Дружба народов” и др. Живет в Подмосковье.

1

На окно смотреть страшно, даже подумать страшно, какие там щели и сколько они еще пропустят промозглого уличного воздуха. Мрачного московского воздуха, которым нельзя дышать. От него стынет кровь, останавливается, и ее ничем не разогнать. Вкус чая уже противен.

Московский воздух — ужас в чистом виде. В старом панельном доме — особенно. На верхнем этаже, когда отопление еще не включено и нет горячей воды. Нет!

Газ можно зажечь на кухне и смотреть. Чуть легче. Но пламя слишком маленькое и кажется далеким светилом, погасшим за мильон лет до нашей эры.

Он вышел из кухни, позабыв о маленьком огне.

Он надел еще один свитер, надел плащ, натянул шапку и лег под одеяло. Лежал весь закрывшись, в темноте, согреться не мог. Он думал, что умрет сегодня, остынет, пальцы он уже не чувствовал. Услышал дождь.

С подоконника потекло на пол. Подумал, что хорошо помирать так тихо, под дождь, будто бы растворяться в природе. Смиренно.

Задребезжал телефон. И смолк. Ног уже совсем не было.

В дверь забили. Бух-бух. Он знал, чей это кулак бухает.

Он слышал поворот ключа в замочной скважине, придумал метафору: заводят часы, старый, проржавевший механизм старым, проржавевшим ключом. Пружина закручивается все туже. Да, было тихо, буквально мертвая тишина, прекрасно, и вот опять пошли проклятые часы, застучали. Шаги ее застучали по квартире. Сердитые, глупые шаги.

Она сдвинула стул, прошла к столу, что-то и там сдвинула, потом ничего не найдешь. И все стихло. Где-то она стояла, конечно. Затаилась. Выжидала? Решалась?

Раз! Сдернула одеяло.

Он лежал носом в подушку. В шапке, плаще, светлом, как мороженое пломбир, подтаявшее мороженое, растекшееся на грязном полу где-нибудь в вагоне метро. Этот плащ и в химчистку брать отказались. Она выбросить хотела, но он не дал.