Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2010)

Александр Архангельский. “Нулевые” — спорное десятилетие. — Информационное агентство Belomorchannel (“Беломорканал”), Северодвинск, 2010, 7 января .

Ответы на вопросы, заданные в ходе интернет-конференции. “Ридеры и есть книга — в ее новом существовании. В отличие от компьютерного экрана свет здесь падает, как положено, сверху. <���…> Не самая бедная страна мира, Америка, готовится закупать эти устройства для своих школьников, чтобы они вписались в новую читательскую цивилизацию. А мы лишь усиливаем цифровое неравенство. И по вертикали: в столичных городах денег всегда больше, здесь проще позволить себе трату на современное считывающее устройство. И по горизонтали: дети успешных родителей получают еще одно преимущество перед своими не вписавшимися сверстниками. А тут необходимо равенство стартовых возможностей для всех”.

Андрей Архангельский. Вишневый ад. — “Взгляд”, 2010, 28 января .

“В России большинство читающих по-прежнему считают литературу абсурда десертом, приправой: чем-то необязательным. Я уверен, что такое отношение к культуре абсурда имело для думающего сословия в России катастрофические последствия. Именно отсутствие здорового скептицизма, критического, „сухого” и одновременно „игрового” отношения к миру, понимание принципиальной невозможности и „нового человека”, и „непошлой жизни” привели к неспособности противостоять абсурду советской реальности”.

“Опыт режиссера Шахназарова, перенесшего „Палату № 6” в наши дни, принципиально не изменив в ней ни единого слова, показателен: сам по себе ход хорош, и сделано современно, местами даже остросоциально и с юмором. Тем удивительнее разочарование: не работает чеховский текст. Нет таких людей, подобных доктору Рагину, которые бы от духовного кризиса и разочарования в человечестве способны были бы помешаться, да и вообще сколько-нибудь сильно переживать об этом. Причем я этих людей хорошо понимаю”.

Иосиф Бакштейн. Теперь — просто поэт. Актуальное российское ИЗО и международный контекст. — “Искусство кино”, 2009, № 9 .

“<...> несмотря на то что в системе современного искусства сохраняется ценность такого художественного медиума, как „живопись”, уже не актуально говорить о „живописцах”. Современный художник может и должен уметь использовать в своих проектах любые медиа — объекты, инсталляции, фотографию, графику, скульптуру, ну и живопись, наконец. Становится понятно, что современное изобразительное искусство — искусство мультимедиальное по преимуществу. Игнорируя эти обстоятельства, художественное образование в нашей стране следует до сих пор локальным ценностям советского изобразительного искусства, какими они сложились в послевоенные времена”.

Андрей Балдин. Четыре Чехова. — “Октябрь”, 2010, № 1 .

“Он не раздвинул европейского пространства на восток, как, возможно, рассчитывал, но шагнул в минус-пространство, из которого потом едва выбрался. Сахалин — отдельная оптическая тема. Минус-тема. Во время возвращения домой происходит эпизод весьма показательный. Чехов побывал на Цейлоне; только здесь, на оси Индии, как если бы половинки путешественника сходились и расходились согласно смене меридианов, к нему возвращается ощущение целости мира. Внешнего и внутреннего.

Оно так ясно, это ощущение воцеления, что у Антона Павловича возникает мысль: он не на Цейлоне, но в раю. Чехов купил в раю двух мангустов из породы ихневмонов”.

Ольга Балла. Лытдыбр библиофага. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 6 (68) .

“Текст составлен по материалам блогов, ведущихся автором в „Живом журнале” под никами yettergjart и gertman_knigi (последний специально посвящен отношениям блогописца с книгами и носит название „Библионавтика”). Этим и объясняется заголовок, он же — обозначение жанра. „Живожурнальное” „лытдыбр” (изобретением которого мы обязаны, кажется, Роману Лейбову) означает слово „дневник”, набранное на клавиатуре без переключения ее на кириллицу — lytdybr — и затем кириллически транслитерированное. Что касается „библиофага”, то это — пожиратель книг, названный по-гречески для благо- и наукообразия”.

Полина Барскова. Вес книги: стратегии чтения в блокадном Ленинграде. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 6 (68).

“Мы находим упоминания о том, как книга становилась едой буквально: „В перспективе моего меню — корешки многочисленных книг, ведь они тоже на добротном клею! Дела не так уж плохи!” Но и за пределами этих трагических аберраций книги постоянно служили физическому выживанию: ими топили (причем и тут были свои тонкости: книги немецких авторов шли в печи первыми) и, главным образом, продавали и обменивали на еду, что привело к возникновению чрезвычайно активного черного книжного рынка уже зимой 1941 — 1942 годов”.

“Важно, что в отличие от классического чтения для удовольствия, по определению Нелла, блокадное чтение всегда включает в себя преодоление, начиная хотя бы с невероятной физической сложности самого процесса. Очевидцы часто упоминают возникшее отвращение к чтению, которое рассматривалось как часть моральной дистрофии, но даже если желание читать оказывалось сильнее голода, оно требовало нетривиальных усилий: в дневнике умирающей блокадницы мы читаем: „Я вчера читала целый день

14 декабря Мережковского, предварительно разорвав книгу пополам, так как не в состоянии держать в руках такую тяжесть””.

Бегство в Марокко. Рождественский разговор с писателем. Беседу вел Дмитрий Бабич. — “РИА Новости”, 2010, 6 января .

Говорит Глеб Шульпяков: “В литературе меня больше всего интригует то, что рождается в сознании читателя, когда он читает текст, который я написал. <...> Что-то в своем тексте я контролирую, но многое пишется интуитивно и считывается — тоже интуитивно и для меня непредсказуемо — читателем. И вот этот темный или, вернее, туманный сегмент — это и есть самое интересное”.

Владимир Бондаренко. Нулевые. — “День литературы”, 2010, № 1, январь .

“За нулевые годы не стало в литературе ни левых, ни правых, ни почвенников, ни западников. По сути, исчезли все литературные группировки. Это признает даже Наталья Иванова: мол, пока мы воевали друг с другом, пришли коммерсанты от литературы и всех смели метлой в уходящее время. Издатели уже сами зорко присматривают, кто из писателей годится к успешной распродаже, а кто нет; при этом взгляды писателя, его направленность, как правило, издателей не интересуют”.