Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2010)

Почти у каждого человека в биографии найдется та точка бифуркации, когда он принимает решение, от которого зависит многое в его жизни. Поступить на тот факультет или другой — выбор профессии. Остаться в родном городе (стране) или поменять место жительства? «И я бы мог» — загадочная строка Пушкина, рядом с рисунком, изображающим виселицу с пятью повешенными декабристами. Исследователи потратили немало сил, чтобы просчитать вариант биографии Пушкина, если б он осуществил свой план: самовольно покинуть Михайловское в декабре 1825-го, воспользовавшись ситуацией междуцарствия, как раз накануне декабристского выступления. Пушкин собирался остановиться у Рылеева, ведущего уединенный образ жизни (чтобы слухи о его прибытии не разнеслись тотчас по Петербургу), и, вполне вероятно, оказался бы участником судьбоносного собрания декабристов, после которого не мог бы не выйти на Сенатскую площадь.

Как известно, заяц перебежал Пушкину дорогу на выезде из Михайловского, и поэт велел развернуть сани. Судьба потекла по другому пути. Нет, не зря Андрей Битов заразил всех идеей памятника зайцу.

Герою Садулаева, Тамерлану Магомадову, заяц вовремя не подвернулся. И он приехал в Шали в неподходящее время. Родина встречает его негостеприимно. На условной границе Тамерлана грабят ичкерийские таможенники. Работы нет. Однако жить на что-то надо, и молодого человека по-родственному устраивает дядя в Шалинский районный отдел ДГБ (Департамента государственной безопас­ности). В дополнение к званию старшего лейтенанта Тамерлан получает «самый модный в том сезоне мужской аксессуар — пистолет системы Стечкина».

Не очень понимаю, почему отец повествователя, чеченец, которому и в голову не приходило прятать оружие от детей, настолько удручен и обескуражен тем фактом, что у сына появился пистолет, что изгоняет его из дома. Впрочем, отец лучше сына понимает, что стечкин — это не украшение, что эта игрушка непременно выстрелит и по живым людям.

Отношение к новой власти у героя ироническое. Вроде бы он должен охранять правопорядок. Но «что такое правопорядок, когда нет ни права, ни порядка», — иронизирует Тамерлан. Светские органы власти теряют влияние в республике. Возникает параллельная структура: с опорой на басаевских боевиков, на ваххабитов, наставляемых арабскими эмиссарами. «Эти шариатские суды были у нас как гвоздь в заднице», — кипятится герой, не жалеющий ироничных слов по отношению к нормативной базе, «основанной на цитатах из Корана, преданиях о жизни Пророка и комментариях к ним исламских ученых». «Шариатчики», «фанатики», «шайтаны» — так Тамерлан и его единомышленники называют бородатых поборников шариата. Но сила на стороне шариатчиков. И вот уже в Шали назначена публичная экзекуция — бьют палками на площади старого чеченца-алкоголика, и мужчины молчат, только женщины поднимают крик, проклиная шариатский суд. И вот шариатчики публично расстреливают на площади двух человек, и расправу показывают по республиканскому телевидению. И вот уже полевые командиры возбуждают в шариатском суде дело против Масхадова, и слабовольный президент, опасаясь гражданской войны, 3 февраля 1999 года вводит в республике шариатское правление.

И герой оказывается работающим уже не в государственных органах безопасности, а в органах шариатской безопасности, и родной дядя, устроивший его на работу, не верящий ни в бога, ни в черта, ни в Христа, ни в Аллаха, требует: «Ты должен принять ислам… Иначе у меня будут проблемы. Эти шайтаны донесут наверх, что у меня работает кафир».

Ну и понятно, что стечкин, против которого так возражал отец Тамерлана, начинает стрелять. Первый его выстрел — самоубийство жены героя (он успел жениться на овдовевшей женщине, бывшей его школьной любви). Гордая женщина поплатилась за свой характер и нежелание носить платок тем, что была похищена и изнасилована. Насильников нашли и поступили с ними по закону шариата: публично расстреляли, дав автомат в руки жертве. И на сей раз петербургский юрист не возражал против упрощенной судебной процедуры. Вот только после очереди по насильникам несчастная выстрелила в себя. Стечкин продан. Взамен куплен автомат, и первая его очередь придется по негодяям — похитителям людей. А как же следствие, суд? Про закон придется забыть, а суд будет вершить автомат.

Почему герой так безволен? «Меня опрокинуло, смяло, понесло потоком… Снежный шар, катящийся по полю.. Вот так это было — не сцепление, но налипание событий…» Но почему не сделать попытки выскочить из потока? Есть что-то сомнамбулическое в поведении героя. Он много рассуждает, но мало действует, он никогда не сопротивляется обстоятельствам, не пытается их подчинить себе, но подчиняется сам.

Он женится на женщине, которую любил с детства, вдове с младенцем, но в первую же ночь ребенок не вовремя плачет — и герой навсегда отказывается от близости с любимой женщиной, живет с ней как брат с сестрой. Что-то есть в этом неестественное.

Он уже испытал, что такое право в Ичкерии, вылетев из правоохранительных органов из-за конфликта с самолюбивыми грозненскими князьками, — зачем же соваться в новую петлю, зачем соглашаться на новое предложение искусителя-дяди: возглавить отряд резервистов? Он уже убедился, что пистолет сам начинает стрелять. Неужели не ясно, что армия начнет воевать и ему придется оказаться на стороне тех, кого он не любит и кому не верит?

Все эти вопросы имеют смысл, если перед нами нормальный литературный герой, который действует так, как положено человеку действовать в жизни.

Если же перед нами двойник героя, то вопросы снимаются. Тогда он и в самом деле сомнамбула, не повинующаяся собственной воле. И тут нам придется разобраться в том, кто же герой-повествователь.

Уже в начале романа рассказ героя о том, как он вернулся в Шали из России, прерывает реплика: «Я не вернулся?.. О чем вы говорите? Гражданин начальник, при чем тут все эти бумаги, при чем паспортный стол и справки с места работы? Сестра, не надо плакать… Думаете, это бред, галлюцинации, ложная память?

Ну и что, что это освобождает меня от ответственности? Кого освобождает? Меня? Но я и есть эта память, и если она — ложная, то меня просто нет».

Так. Получается, что нет никакого Тамерлана Магомадова, который вернулся в Шали и стал боевиком, а есть душевнобольной Тамерлан Магомадов, страдающий раздвоением личности и вообразивший, что он был боевиком в Чечне? Так это все происходит в его воображении?

Адресатом исповеди является вроде бы доктор: повествование часто прерывается обращением к врачу. Но иногда появляются еще следователь и адвокат. Значит, против героя все же ведется следствие как против участника «незаконных вооруженных формирований»? Или адвокат и следователь — тоже воображаемые персонажи, проникшие в сознание больного шизофренией?