Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2006)

Разброд — это когда две хорошие мысли гонят тебя в прямо противоположные стороны… В сторону вернувшейся сегодня Лидуси. Которая будет потеряна. Как только войду в поезд на Москву, как только ступлю в вагон… Не хотелось терять.

Зачем, собственно, мне сегодня одинокий Гоша, рассуждал я, едва только на путях возникал яркий глаз очередной набегающей электрички. Что, собственно, я у него в тот вечер нашел?.. Картинки! Известные еще с юности романтические и весьма раскрашенные картинки! Размалеванные биографии. Расцвеченные жития… Этот упоительный молчаливый просмотр чужих жизней — и какой для нас-то убогий финал. И для Гоши. И для меня. Это ведь когда человеку по жизни уже совсем некуда приткнуться. Ночлежка для бродяги… Что-то вроде.

Я был несправедлив. (Еще и неблагодарен.) А музыка! А квартетное письмо Бартока! А фильмы старенького, хитрящего со смертью Ингмара Бергмана… — рвалась мысль в обратную сторону. А музеи… А города… Ты стар, ты уже никуда, ни в какие страны не потащишься… Да и по окраинам России уже не набегаешься. Ведь никогда глазами… Никогда не увидишь вживую! — выговаривал я себе горькую правду, как только двери электропоезда с шипеньем уже закрывались. (Когда поезд ушел.) И вновь остро тянуло в Москву. Туда… К экрану, что у Гоши… К той пятой. (Когда поезд уже ушел.) К той его навечно зафиксированной, забитой пятой кнопке. Пригвоздённой… Гвоздёв — это совпало очень, очень точно.

Но двуликая мысль опять и тотчас же подло развернулась. И едва из темной дали (вечер… уже вечер) набегала следующая электричка, я уверял себя (надрывно! яростно уверял!), что этот летний вечер и эта летняя сегодняшняя ночь — они слишком живые, слишком теплые, чтобы променять их на Гошины посиделки… Да, да, распалял я себя, вчера у него я был, как изголодавшийся. Как бездомный… Я, как намерзшийся на ветру, нашел у Гоши четыре стены. Теплый угол. И, как бродяга, сразу в тепле возликовал. Пятый канал — духовная ночлежка.

Но с другой-то стороны — плохо ли переночевать в теплом углу, полном старых одеял, в свалке, в затхлости, а все-таки в стенах… Не на улице… В стенах былого дома, который был же когда-то богат и знаменит. Сейчас, по нынешним временам, дом ободран до голых стен… жалок… беден до горькой слезы. Но на стенах еще кой-где фреска. Кой-где лепнина… Кой-где и дух остался… В клоках тумана… Не все же выветрилось через побитые окна. Да ведь в ночлежке — в порушенном и пусть бедном доме можно, скажем, и тарелку супца спросить… И глядишь — переночевать, жмясь друг к другу. От ветра. От мороза…

Мы же не просим — мы и хотеть уже не хотим. Всю свою картошку в мундирах мы съели. Мы же знаем, что супца все-таки дадут. И одеялко кинут. Пусть даже походя… С легкой насмешкой…

И еще один (на всякий случай) пропустил я поезд.

Там, где обычно останавливается последний вагон, разбитая обгрызанная скамейка. Полскамейки… Место, куда приткнуть задницу, все же есть. Я сел… Никуда не поеду… На платформе пусто. Просто посижу. А вот и (для компании) какая-то собачонка появилась… Не поеду… Сам еще только-только вчера капавший восторженной слезой, я теперь отвергал честный экранный наркотик.

Напрыгавшийся (мысленно!) к Гоше и обратно… туда-сюда… сюда-туда… я по-тихому где-то на этих путях заблудился. Или потерялся. Мое “я” куда-то сместилось, ушло… И я легко видел себя со стороны. Видел старика на железнодорожной платформе… Старикашка на скамейке. Приставил руку к глазам… Вглядывается, нет ли поезда… Хотя что ему поезд, если он никуда не поедет. Вот старикашка встал. Замер, опять смотрит… Колени слегка трясутся…

А вот и появившаяся рядом со стариком собачонка. Без имени… Без рода и племени… Не лает.

Стариковское, сенильное сознание в минуту колебаний очень зависимо от всякого дернувшегося чувства. От всполоха. Старикашка (я) со злости на себя (на свою старость) точно бы уехал в ту собачью минуту, ей-ей уехал, но как раз этот поезд почему-то отменили. Я ждал… И еще ждал… Платформа пустым-пуста.

Старику много ли надо! Я опять устроился задом на битую скамейку. Сел там… Казалось бы, на минуту… Там на скамье и проснулся… ранним-ранним утром.

Проснулся я от грохота первого, тоже проснувшегося поутру, поезда. И от холодка тоже.

Вот как! Я спал, а к моей ноге пристроилась та собачонка. Безымянная. Кажется, Турковых. Да фиг с ней. Тоже спала!.. Собачонка пригрелась у живого человека. У ноги… Доверилась! Собачонки (если безымянные, не натасканные) верят в такую вот любовь с первого взгляда.

На раннюю эту электричку пришли трое наших поселковских, они работают в Москве. Притопали бодро на пустую платформу… Мужички задиристые. И чуть что — зубы скалят!

Конечно, спящий на скамейке старикан привлек внимание. Да и собачонка, поджавшая уши и боязливо жмущаяся к моей ноге, их поутру развеселила.

— Что, Петр Петрович?.. — смеялся первый. — Пса завел? Отличный пес!.. Тебе лунными ночами в помощь будет!

Второй подхватил:

— Как-кой пес! Н-ну, зверь!.. По-моему, выучен. Он профи: он взрывчатку вынюхивает!

Работяги поспешили в вагон. Электропоезд свистнул… Уехали.

Я тоже пошел от платформы прочь. Машинально пошел. Но, видно, что-то во мне за ночь определилось в сторону отказа... Не судьба к Гоше, уже решительно думал я. Пока что не судьба… И собачонка, борец с взрывчаткой, тоже думала вполне согласно со мной.

Бежала, бежала рядом, но потом, чуть прибавив, она затрусила в проулок. Любовь была короткой, одна ночь. Бывает и так.

5

Старики часто думают, что они и то, и это еще успеют. Я тоже так думал. Я не поехал к Гоше ни на другой день, ни позже. Меня удержала своевольная мысль. Мол, поживу сам. (В этой мысли было что-то от тех утренних, насмешливых работяг, нырнувших в вагон. Они как-то упростили. Они всё принизили.) Поживу, мол, сам… а к Гоше и к пятой кнопке еще успею. Кнопка пусть в запасе.

Я думал об этом, засыпая. (Намаявшийся на платформе ночью, я проспал весь следующий день, как мертвый.) А поздним вечером пошел к своей подружке Лидусе. Само собой и решилось.

Однако в поселке так и не дали свет. Ни зги… В кромешной тьме в ряду наших более или менее стандартных дач стариковская башка что-то напутала, а стариковские ноги знай шли. Я, свернув, где-то ошибся. Я ведь только-только протер глаза… Шел полусонный… На автопилоте. Вошел я привычно с веранды. Я и думать не думал, что ошибка. Женщина была в постели. Тоже сонная. (Не знаю, кого она ждала.)