Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2006)

Я разочарованно кивнул и задремал. На улице девушки пели песни, играла гармонь, а я валялся больной, весь склизкий, с прилипшими к телу майкой и трусами, но я знал, что едва успею выздороветь — уеду, улечу обратно в город, к своим друзьям-студентам...

И я уехал. А через пару месяцев узнал, что бабушку похоронили. Она ходила к подруге через улицу по гололеду, оскользнулась и упала... И после этого не долго прожила... Болела тихо, ни на что не жаловалась, а перед самой смертью попросила подвесить над могилой кормушку для птиц, четки же, которые постоянно держала в руках, передать внуку, то есть мне.

В мой очередной приезд на родину эти четки мне мать и отдала, сказав почти раздраженно:

— Смотри, чтобы люди не увидели... Религия — это опиум для народа.

Четки были легкие, красная нить была продета сквозь дырочки в круглых шариках. Из чего эти шарики? Кажется, из каких-то отшлифованных семян. Для чего четки? Для чтения молитв? Но чем они помогают? Ритм отбивать? Количество сур? Кто мне объяснит? Теперь уже никто...

Однажды я был в командировке, сошел ночью с поезда и в чужом городе искал гостиницу. И ко мне на темной улице пристали подростки. Человек семь.

— Эй, у тебя есть закурить?

Я медленно, стараясь держаться максимально спокойно, шел по улице. Постукивая портфельчиком по коленке.

— Спички есть? — Они приблизились сзади.

Я не ответил.

— Ты что, бля, глухой?! — Меня толкнули в спину, но с опаской (а вдруг сейчас развернусь и вмажу им? А то и оружие достану?)

Я остановился, и — судя по шороху ног — они тоже остановились. Но я — нет, не оглянулся, — я посмотрел на свои часы и зашагал дальше.

— Сколько время? — был следующий вопрос.

Я каменными шагами шел по улице, готовый в любую минуту закричать и броситься бежать. Но сдерживался.

— Да ладно... Он, наверное, немой, — сказал кто-то наиболее малодушный из ночной шайки. И остальные с этим согласились.

И отстали от меня.

Я добрался до гостиницы на трясущихся ногах и долго не мог уснуть. И почему-то вспомнил мою бабушку, ее совет молчать, когда переплываешь огненную реку. Конечно, метафора. И все же...

Прошло несколько лет, серьезно заболел мой отец — и я потерял моего молчаливого отца. Мать моя стала верующей и однажды, когда я прилетел в гости, спросила:

— А четки бабушкины ты хранишь?

— Кажется, — засомневался вдруг я. — Да, они у меня дома висят на гвоздике.

— У меня тоже есть, — похвасталась мать и показала крупные, из красного стекла или пластмассы четки. — Только я не знаю молитв. Что она тебе рассказывала, ты помнишь?

— Конечно, — отвечал я. — Когда мы будем умирать, а мы все будем умирать... мы будем переплывать огненную реку. Ну, как Чапаев. Но мы не должны жаловаться. Нам на голову будут пикировать железные птицы, чтобы мы от боли закричали, открыли рты. Если закричим, нас тут же проглотит огонь.

Мать подумала и спросила:

— А разве бывают железные птицы?

— Наверное, это метафора, — предположил я. — Может, какие-то видения? Вон в тибетской “Книге мертвых” сказано... после времени, равного вдоху и выдоху, ты увидишь...

— Ты такие книги читаешь?! — испугалась мать. И наивно пропела: — Заче-ем?!

— Но ведь мы все равно все...

Мать закрыла мне ладонью рот.

— Не надо так говорить. Дальше. Что она тебе рассказывала дальше?

— Дальше?.. — Я пожал плечами. — Дальше будет другая огненная река. А там за холмами еще одна... И надо плыть.

Мать молчала.

— И чем спокойней, терпеливей мы будем плыть, тем дольше мы будем жить.

— Тогда она не про смерть тебе рассказывала! — воскликнула мать. — Про жизнь!

Она была мудрая бабушка!

— Конечно.

— Я зря ее не любила! Она была умный человек... — И мать заплакала. — Я зря, зря не любила ее...

А я однажды плыл-таки через реку. В дикой тайге. И вдруг над моей головою показались железные птицы. Птицы кружились и пикировали, сбрасывая какие-то воющие грузы.

Наверное, шли учения. Но почему не предупредили население? Впрочем, здесь нет никакого населения. Два-три человека на сотни квадратных километров.

Геологи. Бомжи. Беглые зэки.

Я старался не кричать. Потому что бесполезно.

Но когда доплыл, и, сняв с головы почти не намокшую одежду, разжег костер, и понял, что остался жив, я подумал: отныне любые огненные реки я переплыву терпеливо.

Потому что меня заранее предупредила бабушка, которой в свое время очень понравился фильм “Чапаев”.

Ермакова Ирина Александровна родилась под Керчью. Закончила Московский институт инженеров транспорта. Автор нескольких поэтических книг. Постоянный автор нашего журнала. Живет в Москве.

Сумарочка

Прости, моя любезная, мой свет, прости,

Мне сказано назавтрее в поход ийти.

О ярость бесполезная чума война

да как же я останусь тут одным-одна

победой ли ославишься бедой какой

да как же ты управишься с одной ногой

без флейты кипарисовой ружья коня

без головы без совести и без меня

Не мучайся печальница не плачь не суть

все как всегда все сладится уж как-нибудь

прощая моя болезная крепись душа

подробности железныя живопиша

Пир

памяти Гаврилы Принципа

На разливанном берегу Дуная

на многодивном празднике цветистом

на вспыхнувшей его волне

как в полной тишине за миг до чуда

где так сверкали спичи-люстры-лица

на всех беспереводных языках

что можно было ничего не слышать

он отделился от клубящегося гуда

пирующих

и подошел ко мне

В прожженных джинсах длинный волчегривый

потасканный слегка глаза-иголки

и протянул пластмассовый стаканчик

чтоб “чокнуться по-русски”:

— Будем живы

А в зале душно как перед грозой

а вспышки клацают в табачных тучах

слипаются зеркальные осколки

трепещет смех на огоньки разъятый

и духи букв из азбук расщепленных

слетаются на блеск

а со-глядатай

как в полной тишине за миг до взрыва

поймал мои зрачки и заглянул

и зба спину кивнул нетерпеливо

на муравейник презентационный:

— Пойдем отсюда