Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2008)
- Название:Новый Мир ( № 10 2008)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2008) краткое содержание
Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/
Новый Мир ( № 10 2008) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Очень женская поэзия, небольшая книжка, несколько десятков стихотворений, лирических миниатюр главным образом, 100 экземпляров. Имя автора никому не известно, кроме друзей, но ведь стихи — не для одних друзей, вообще поэзия — не для друзей, не для своих, а для всех. Женская поэзия — характеристика сомнительная. “Но, Боже, как их замолчать заставить?” — мы помним это. Никак не заставить, потому что это самой поэзии нужно, чтобы звучал в ней голос женский (О. Мандельштам), голос так отличного от нас существа, как хорошо когда-то сказал о женщине Гоголь. В книжке, которая перед нами, — очень замкнутый собственный мир и минимум внешних событий, душа в контакте со всем природным и даже космическим больше, чем с человеческим миром, не видно даже мужчины, которому быть положено в центре так называемой женской поэзии. Есть только лицо, но уже забытое. “Я совсем тебя забыла <...> Я совсем тебя не помню, / Только вдруг твое лицо / Мне пригрезится, и туже / Палец мне сожмет кольцо”.
Да, женская поэзия, но все-таки в основном не тем она мне, ее случайному читателю, интересна. Найденными словами, чтобы сказать о человечески трудном, мучительном, столь нам знакомом, и вовсе не только женском, — тем интересна. Поэтому хочется просто эти слова и эти стихи цитировать, чтобы они не погибли в мало кому случайно, как мне, повстречавшейся книге. Но и о женском и личном тоже — начиная с той девочки, что мной была и которая стать мною не смогла, и до видения той минуты, когда неношеное платье наденет кто-то на меня . Но вот о главном, большом, общенашем: “Помнишь-помнишь, не забудешь, / Ты у Бога в кулаке, / Пусть тебе не верят люди, / Строя дом свой на песке”.
В книге есть и другой кулак, не Божий, а свой:
Навечно будет зверь в капкане биться,
Его засовам не дано раскрыться,
А кажется — ловушка так мелка!
Навечно пальцы в кулаки зажаты,
Навечно тень бессмысленной расплаты,
А кажется — раскрытая рука.
Раскрытая рука — что может быть проще? А только кажется — ситуация нашего существования такова, что за этим раскрытым и очевидным, простым, — неочевидно, внутри и навечно, зажаты пальцы в кулак, и мы в ловушке безвыходной, которая кажется так мелка.
Татьяна Носкова умеет видеть эти ситуации и находить для них стихотворное слово.
Искусство пережить смерть автора
Каталин Кроо. “Творческое слово” Ф. М. Достоевского — герой, текст, интертекст. СПб., “Академический проект”, 2005, 288 стр. (“Современная западная русистика”, т. 54).
Каталин Кроо. Интертекстуальная поэтика романа И. С. Тургенева “Рудин”. Чтения по русской и европейской литературе. СПб., “Академический проект”, Издательство ДНК, 2008, 248 стр.
Как вы думаете, кто положительный герой “Пиковой дамы”? Я провела маленький опрос среди отечественных читателей. Самый оригинальный ответ, который я получила, был: “Пиковая дама, конечно”. Нетрудно додумать — почему. Она восстанавливает попранную справедливость, наказывает за невыполнение обязательств…
Ответ венгерской славистки, работающей в русле интертекстуальных исследований, и банальнее, и неожиданнее — во всяком случае, до него из опрошенных не додумался никто. Положительный герой “Пиковой дамы” — конечно, Германн. Потому что это единственный герой, которому удается выбраться за пределы ставших и застывших форм жизни и текста к новым формам; герой, которому удается-— пусть ценой крушения разума — разрушить цепи заданных смыслов: “ Сумасшествие Германна оказывается выражением креативной художественной фантазии, воплощенной в поэтическом развертывании литературного текста”. После сказанного уже вряд ли удивит сообщение о том, что положительный герой “Бесов” — Ставрогин. А положительный герой “Рудина” — Рудин.
Впрочем, “положительный” — конечно, неадекватное определение. Попытка воспроизвести старые слова в новом пространстве. А это самая убийственная характеристика текста в этом новом пространстве. Герой хорош, потому что он жив там, где все мертвы. Повторяемость — смерть. Воспроизводимость — смерть. Герой — тот, кто движется, созидает, разворачивает текст. Тот, кто оказывается способен на новое слово. Любое новое слово. Любой ценой. Не важно, что Пушкин так любил этот французский афоризм: “Счастье можно искать лишь на проторенных путях”. Все, кто остался на проторенных путях, — мертвы. Томский, Лизавета Ивановна… Потому что способны лишь на воспроизведение. На кру2ги своя. На круги2. “Сойти с круга” — все равно что “сойти с ума”. Сойдя с ума, Германну удается сойти с круга…1
Сразу всплывает в уме автор, для которого такая методология исследования наиболее адекватна — потому что он сам ею пользуется при создании своих текстов: Милорад Павич. Читая его тексты, истинного героя ищи в конце. Истинный герой-— тот, который не заканчивается с текстом. Тот, кто выходит за его пределы. Единственный, обладающий хоть каким-то подобием жизни среди картонных марионеток, воспроизводящих некоторую систему, декларированно заложенную в основу текста. Порождающую текст. Например — систему карт Таро или систему знаков Зодиака. Герой — тот, кто оплодотворяет избранную матрицу. А для этого надо двигаться… И в самом деле — хоть кому-то надо двигаться, если автор умер?
“Смерть автора” и порожденные ею методологии предполагают на данном этапе уже не просто утрату означаемого, то есть того, к чему отсылает текст в действительности, — они предполагают, что означаемым является (становится) сам текст . А это значит, что интерпретация пойдет от грани текста в противоположном привычному направлении: не вглубь, а ввысь. Она будет не проникать, а надстраиваться. Смыслы будут не извлекаться, а порождаться. Метафоричность текста в процессе интерпретации будет не понижаться, а неуклонно возрастать. Исчезнут все прямые значения. Зато переносных окажется веер — и они будут расходиться в разные стороны. Как круги по воде. Но это не возвращение на кру2ги… Не следует забывать, что вектор движения кругов на воде — радиус, прямая. Камень слова будет волновать, возмущать реальность (реальность текста) метафорами, движущимися вперед и вперед, вдаль и вдаль от слова, до тех пор, пока сопротивление среды не погасит возмущение. Интерпретатора будет занимать не камень — лишь произведенное им возмущение. Но это возмущение — оно ведь тоже есть…
Словом, интерпретация будет отныне строиться в точности так, как строятся тексты Милорада Павича, представляющие собой не что иное, как интертекстуальную интерпретацию избранной матрицы. И недаром эти тексты вызывают у неготового или, вернее, если воспользоваться словами Достоевского, “готового, но не к тому”, читателя головокружение до тошноты. Неготовый читатель рассчитывает что-то узнать о системе Таро, читая “Последнюю любовь в Константинополе”. Но Павич не анализирует Таро. Он смотрит, какую систему метафор Таро способно организовать. Символы Таро для него — не конечное, подлежащее познанию, а исходное. Строительный материал. Или, возможно, проращиваемые семена. А чтобы неожиданно выдержать такой поворот, читателю, конечно, необходимо обладать отличным вестибулярным аппаратом.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: