Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2006)

Все это можно было сносить терпеливо, пока не послышался голос Панина.

Тут такое началось!

Хриплые, отрывистые, глухие звуки, пронизывающие до костей своим нездешним звучанием. Голос Панина доносился словно издалека. И поначалу действовал будоражаще потому, что нельзя было распознать смысл произносимого.

Но интонация и едва уловимый стон Панина намекали на угрозу, исходящую от самого Виталия Сергеевича. Упрек и сожаление, усугубленные тем, что произносились от всего сердца, захлебываясь в потоке гортанного хрипа. Такими вескими представали доводы.

Лицо Виталия Сергеевича вытянулось, губы побелели. Откровения никоим образом не вязались с настроением, которое Виталий Сергеевич планировал заполучить взамен своей искренности и внимания к чужому горю.

— Брось, Панин, — не отступал Виталий Сергеевич. — Я же по доброте душевной. По доброй воле беспокоюсь. Бедные девочки…

Виталий Сергеевич пугался и радовался своим невозможным инспекциям, сложной смеси чувств, которые опьяняли и не желали проходить.

— Потерянные люди! — резюмировал он, деля их в уме на счастливых и несчастных. — Протягивай не протягивай руку — бесполезно!

— Кто, простите? — спросил как-то старичок в кепочке. — Вы сказали сейчас…

Виталий Сергеевич замялся, не нашелся, что ответить. Пояснение для этого пожилого человека могло в одночасье разрушить его кропотливо выстраиваемую жизненную позицию. Вместо одобрения старичок мог внести сумятицу, продлевая сказанное личными впечатлениями и семидесятилетними глупостями.

— Я хочу сказать, — кашлянул он, нажимая кнопку лифта. — Все свыше предопределено. Так сказать, судьба.

— Сущая правда, сущая правда, — заверещал старичок, подтягиваясь ближе к двери.

— Есть у меня приятель, — осторожно продолжал Виталий Сергеевич, наблюдая, как спадает и приближается вспыхивающая цифра. — Милейший человек…

— Так, так. Судьба, — кивнул старичок. — Так, так.

— Так вот несчастье…

— Ай-яй! — подхватил новость пенсионер и оживился.

— А я ему говорю: брось, Панин, скулить! Ведь есть же у тебя друг. Самый настоящий, проверенный друг!

— Панин? — встрепенулся старичок, прищурив глазки, когда дверь перед ними распахнулась. — Панин? Вы сказали — Панин?

— Да, — подтвердил Виталий Сергеевич, зайдя в кабину. — Брось, говорю, Панин, печалиться. Ни к чему.

— Да, да, — кивнул старичок, охотно поддерживая разговор. — Я что-то такое слышал.

Виталий Сергеевич не ответил, слабо улыбнувшись. “Пятый, — вспомнил он этаж старика. — Это скоро”.

— У него дочь, кажется, студентка? Да? — неожиданно продолжил разговор старичок. — Студентка же?

— Нет! — отрезал Виталий Сергеевич, бледнея. — Какая студентка? Что вы несете?! Маленькая девочка! Долгожданный поздний ребенок!

— Извините, — обиделся старичок, готовясь к выходу. — Я только хотел… Мне казалось…

— Не вздумайте вмешиваться! Слышите? — И голос Виталия Сергеевича прокатился по шахте. — Не вздумайте!!

“Проклятый старик! — погрозил кулаком Виталий Сергеевич, когда дверь лифта закрылась за жильцом. — Проклятый старик!”

Виталий Сергеевич заговорил еще быстрее, еще исступленней. Повысил голос. Слова распалили в нем отвагу.

“Подлец! Подлец! Разве можно так нагло вмешиваться? Когда никто не просит! Когда никто не ждет!”

Теперь-то жизнь Панина превратится в ад! Ни одной спокойной ночи, ни одного здорового глубокого сна. Останется только сидеть на кровати и прислушиваться к подступающему с четырех сторон шепоту, ожиданием умножая страхи и предчувствия, обступающие тесным кругом в гробовой тишине.

— Подлец! — не унимался Виталий Сергеевич, открывая ключом квартиру. — Подлец! Надо же ляпнуть… Даша! — позвал Виталий Сергеевич, быстрым шагом проходя по комнатам. — Наташенька!

“Черт настоящий! Черт! Каркает вороной! Каркает!”

— Ка-а-аррр! Ка-а-аррр! — сымитировал Виталий Сергеевич черную птицу, приподняв к плечам согнутые в локтях руки. — Ка-а-аррр!!

Карасев Евгений Кириллович родилс в 1937 году. Человек сложной судьбы, много лет провел в местах заключения. Поэт, прозаик, постоянный автор “Нового мира”. Автор нескольких лирических сборников. Живет в Твери.

Последний снег

На весеннем поле остатки снега, ноздреватого,

источенного солнцем, как оседающие клочья пены ушедшей воды.

Вальяжные грачи, еще более напыщенные спросонок,

шастают, собирая последки прошлогодней страды.

Я далек и от этого поля,

и этих грачей, похаживающих важно.

Тогда почему исправную машину с баком полным

я остановил подле неприметной пажити?

Здесь такое же, как и везде, небо,

лес не гуще, не реже.

А может, земля, высвобождающаяся от снега,

позвала подышать ее надеждой?..

Пробуждение

Как незаметно зазеленели деревья,

еще вчера тянувшие голые ветви,

словно дрожкие струны. Будто обратились в новую веру,

языческую и юную.

Среди горького, грустного —

перевернутых уличных урн, дворовой грязи —

теплящиеся салатовым цветом безлистные прутья

походили на пробившийся одушевляющий праздник.

Я был счастлив безмерно,

вдыхая витающие в воздухе пахучие гранулы.

И, кажется, тоже принимал неведомую веру,

стоя под сводами обретенного храма.

Свет на дороге

Памяти Николая Аракчеева.

Колодезная тишина храма.

Свечей сухое потрескивание.

Лики святых в золоченых рамах,

словно под ледком потресканным.

Полов холодные плиты,

гроб — пугающим особняком.

Заупокойная молитва.

И в горле соленый ком...

Ты ушел от нас, Коля,

не успев постареть.

Никто уже дров не поколет

для мангала на осиротевшем дворе.

Суетой обернулись многие

редкие вещи: старинные часы, статуэтки в горке —

разве они утешат

несказанное горе?

Но у тебя, дружище, остались дети —

единственное по-настоящему дорогое.

Ты будешь для них светом

на непроглядной дороге.

Забытая песня

Нежданно всплыл в памяти слепой Илюша,