Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2006)

Р. На Пасху умирает мать…

Б. Начало апреля у него уходит на хлопоты по захоронению матери в Святогорском монастыре. Кажется, тогда же он приобретает рядышком землю и для себя.

Р. Вот как? А что с Крещеньем?

Б. Крещенье всегда 6 января, а в 1837-м — в самый разгар преддуэлья. Тут он и пишет «Последнего из свойственников», свою последнюю прозу, свой пастиш на Геккерна.

Р. Господи! Как все больно…

Б. Все равно, связан ли этот «перечень» с какими-либо предчувствиями, мы рассуждать не можем, поскольку…

Р. Какая тут связь со «Страстным циклом»? Экстраполяция предопределения??

Б. А вот этого не надо. Мы точной даты «Перечня» не знаем. Хотя, вы правы, производя столь невинную, как вензелек, запись, Пушкин о чем-то, возможно очень важном для себя, думал. Рождение — смерть матери — ??? Нет, это за рамками даже нашей с вами разнузданной пушкинистики. Хотя, конечно, гипнотизирует, что чем ближе к концу, тем больше у него все об одном…

Р. Вот именно! Как вы, рассуждая в «Предположении жить» о формальной записке О. А. Ишимовой перед дуэлью как о последнем его тексте, могли упустить последние его стихи и последнее содержательное письмо, писанное 26 января, перед дуэлью?

Б. (снисходительно) . Что я там мог упустить?

Р. Вот я и говорю, что вы собственной книги сами не читали (раскрывает «Предположение жить» и читает):

Слушая сию новинку,

Зависть, злобой омрачась,

Пусть скрежещет, но уж Глинку

Затоптать не может в грязь.

Б. Так это же коллективное! Глинку — в грязь… смешно.

Р. «Зависть, злобой омрачась, пусть скрежещет…» — это вам смешно? Писано 13 декабря. Эти слова им выношены, их он лишь передал по случаю Глинке.

Б. Соглашусь. И тем не менее последним текстом Пушкина эту строчку не назначишь. Кстати, о письме Ишимовой как о последнем тексте я писал только в том смысле, что это сознательно не последний, НЕзавещательный текст, писанный человеком, не собирающимся погибать.

Р. (с любовью). Да, не хочется...

Б. Не погибать, не убивать, а — НАПУГАТЬ он хотел.

Р. Вы думаете, он рассчитывал, что все рассосется?

Б. (брезгливо) . Рассчитывал... Рассосется... Какие непушкинские глаголы! Он — игрок. Он уже и царю обещал, что дуэли не будет. Это как сын отцу обещает больше не играть. Но карты уже были на руках. И это была его раздача.

Р. «Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался»?

Б. Какая замечательная поговорка! Эти сомнительные последние слова, переданные Жуковским царю: «Был бы весь его» — тогда об этом.

Р. Какова же тогда была на дуэли его ставка? Выстрелы в воздух?

Б. Это исключалось. Пушкин не был трусом, а Дантес — был, и Пушкин это знал. Приближаясь к барьеру, он увидел страх на лице противника, и это его удовлетворило и развеселило, и он разарапил свое бешеное лицо еще больше, не знаю как... ну, засверкал белками, распушил бакенбарды. Короче, подыграл свирепость еще и как актер, как блефующий игрок...

Р. И поэтому Дантес выстрелил первым, не доходя до барьера?.. А ответный выстрел?

Б. Ответный выстрел был произведен всерьез. Пушкин стрелял уже не в противника, а в труса и подлеца явленного, с полным на то правом.

Р. Как Сильвио? Поэтому и воскликнул bravo!

Б. Вот именно. Поэт по определению не трус. Свобода и смелость в нем синонимы. Кстати, вот вам и еще одно реальное объяснение их ранних гибелей.

Р. «Всё, всё, что гибелью грозит»?

Б. И это тоже. Не смерти они боятся.

Р. Унижения?

Б. Это да. Но больше всего — безумия.

Р. «Не дай мне Бог»?

Б. Вот именно. Лирика бы не была лирика, если бы не соответствовала в точности самому переживанию. С чего бы это он «Медного всадника» и «Пиковую даму» написал? Он знал, и он не хотел варианта упомянутого вами Сильвио. Мщение есть безумие. Он не хотел сойти с ума. И не сошел. Поэтому и суе­­верен был. Поэтому и ничего завещательного, лишь записка для Ишимовой...

P. Куда завещательней, как вы изволили выразиться, письмо, писанное накануне дуэли графу Толю. Так же, как пушкинская строфа не о Глинке, так и письмо — не Толю и не о Михельсоне…

«…слишком у нас забытом. Его заслуги были затемнены клеветою; нельзя без негодования видеть, что должен был он претерпеть от зависти или неспособности своих сверстников и начальников. <���…> Как ни сильно предубеждение невежества, как ни жадно приемлется клевета, но слово, сказанное таким человеком, каков Вы, навсегда его уничтожает. Гений с одного взгляда открывает истину, а истина сильнее царя, говорит Священное Писание».

Б. Сильно. Царь на кончике пера… Это окончательно доказывает, что он еще и так страдал от царя. И очень перекликается с «Последним из свойственников». Нет, не помог ему «Пасхальный цикл» вырваться из «Страстного»…

Р. В «Пиндемонти» я восстановил по черновикам его цензурную правку: «зависеть от властей» на «зависеть от царя».

Б. Это могло быть и по вкусу… Два раза царь в одном стихотворении лишь свидетельствует о глубине занозы. «От властей» — шире, дальше, вплоть до нас.

Р. (хмыкает) . Две власти тут тоже стоят рядом, даже ближе... Допускает же он два раза «строгие стихи — стихами перевесть» в послании Козловскому. Единственный раз изменил я пушкинское слово, осмелился, вычеркнул повторение…

Б. Он бы его не допустил, если бы не бросил стихотворение. В нем слишком много иронии в каждом слове, называет себя неопытным поэтом, растущее раздражение вплоть до «торчат — трещат». Это уже ругань, а не рифма.

Р. Значит, вы не придаете этим стихам значимости V нумера…

Б. Слушайте, неужели вы думаете, что и Пушкину не задавалось вогнать туда необходимый ему смысл, не только вам? Не каждая строка Пушкина совершенна. И когда она не совершенна, значит, даже он жертвует благозвучием в угоду смыслу. Успокойтесь, да если бы вы знали, как занудна эта сатира! Хорошо, что ее нет в Мытищах, а то бы вы ничего за Пушкина не до­писали.