Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2009)

Захар Прилепин. “В эстетическом смысле я экстремист”. Беседовала Алена Бондарева. — “Читаем вместе. Навигатор в мире книг”, 2008, октябрь .

“Если же говорить о ныне живущих современниках, безусловно, на меня повлиял Лимонов самой фактурой своей прозы, абсолютной честностью, открытостью и мускулистостью текста. Но Лимонов писатель европейский, а я — русский и воспитан другой литературой, русской классикой. Мне очень близка эстетически мысль начала 1920-х годов с ее экспрессионизмом, натурализмом, исканиями и внутренней заряженностью временем. Я очень сильно болел и болею Леонидом Леоновым, ранними книгами Всеволода Иванова, Мариенгофа, Артема Веселого и абсолютного гения Шолохова. Также литературой русской эмиграции”.

“Я ничего не имею против писателя-учителя, философа жизни. Слава Богу, что у нас был Солженицын, как бы я ни относился к тому, что он делал. А отношусь я к этому очень плохо, потому что Солженицын стал одним из таранов, которые били в спину государства, которое, в том числе благодаря его усилиям, распалось на 15 кусков, до сих пор кровоточащих. Идеологически он мне чужд абсолютно. Но как фигура противника он вызывает уважение и трепет, примерно такой же, как испытывали декабристы перед Наполеоном”.

Разговоры с Андреем Пермяковым. — “Волга”, Саратов, 2008, № 2 .

Говорит Леонид Костюков: “Вот в августовском номере „Детей Ра” я прочитал дневниковые записи Евгения Степанова. Степанов очень обаятельный человек, у нас с ним хорошие отношения, но то, что он там пишет, — это дикие вещи. То, что стихи Арутюнова выше стихов Гандлевского, это карикатурное высказывание. Степанов находится в невесомом мире и пытается устроить законы этого мира по каким-то другим законам: по законам бытовой порядочности, или не знаю по каким еще. А литературный мир живет по литературным законам. <...> Литературный мир, к сожалению, существует не по демократическим законам, он существует по законам авторитарным. Формула Мандельштама „Кроме всего прочего есть еще и просто ерунда” является для нас базовой. Есть нечто, что нельзя пускать под прожектор критики, потому что это настолько плохо, что это не поддается критике. Есть некоторые высказывания, с которыми нелепо спорить, надо просто идти мимо”.

Тут же — беседа Андрея Пермякова с Евгением Степановым.

Семен Расторгуев. “Интернет логоцентричен”. Беседу вела Василина Орлова. — “Органон”, 2008, 22 сентября .

“То, что сейчас заполнено веществом, — это, наоборот, пустоты с низкой энергией. Как куски льда в воде: чтобы они появились, необходимо не добавить энергию, а наоборот — извлечь. То, что мы видим, — значительно меньшая и, возможно, даже инверсная часть того, что есть. Упорядоченный мир, полностью объясняемый логически, в котором не возникли бы флуктуации после Большого взрыва, выглядел бы как лист бумаги, равномерно закрашенный одним цветом, а мир, который мы наблюдаем, скорее похож на лист бумаги, заполненный рукописным текстом. И самое интересное, что в Интернете как в зеркале нашей реальности существуют подобные явления. По данным исследований, существует „Глубокая паутина”, количество данных в которой в 500 раз превышает количество информации, доступной с помощью современных поисковых систем. Это страницы без внешних ссылок, страницы, доступные только зарегистрированным пользователям базы данных. А есть еще „Темная паутина” — сети, не связанные с Интернетом или засекреченные”.

См. также созданный Семеном Расторгуевым архитектурный портал http://cih.ru (“Центр Исследования Хаоса”).

Расцвет, но не Бронзовый век. Беседу вел Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2008, № 35, 2 октября.

Говорит Данила Давыдов: “Поэзия сейчас переживает подлинный расцвет, даже не равный, но превосходящий Золотой и Серебряный века. Кстати, полагаю эти обозначения ложными и вредными — а особенно обозначение современности как века Бронзового. <...> Современная поэзия, как и словесность в целом, есть „многоукладное хозяйство”. Имея общие корни, нынешние поэты очень далеки друг от друга и в эстетических, и в мировоззренческих установках. Требуется определенная широта восприятия — и определенное великодушие, — дабы узреть — и оценить! — лучшие образцы по всему спектру. Таких лиц, увы, мало. И особенно — это уже вторая причина — их мало среди критиков. Беспрецедентная ограниченность 95% пишущих о поэзии, полагающих даже не вкус, а собственную инерционную привычку единственным мерилом, увы, дезориентирует сообщество ценителей поэзии. Эта же проблема, но в еще более тягостной форме, характерна для нашей академической филологии. <...> Ну и, конечно, есть постромантический миф о Великом поэте. Хорошо, пусть он не один, пусть их будет четыре штуки или там шесть. Но не шестьдесят, упаси господь! Мы, видите ли, не способны запомнить столько имен. Мы полагаем, что столько поэтов не бывает. И никакое предъявление контраргументов здесь не работает, потому что аксиоматичен архетип гения. Это, увы, самое страшное, это придется лечить очень, очень долго”.

Григорий Ревзин. Власть повышенной гибкости. — “Книжный квартал”. Ежеквартальное приложение к журналу “Коммерсантъ/ Weekend ”. Выпуск третий, 2008 (“ Weekend ”, 2008, № 34, 5 сентября).

“Я тут одному знакомому критику из Нью-Йорка показывал проекты небоскребов для России. А они все вверх улетают, стеклянные, извиваются, рисовать их принято как бы со 101-го этажа, кругом небеса, обычно по цвету срифмованные со стеклами, и еще облака для общего романтизма, так сказать, ищут бури. И он так смотрел их все подряд, а потом говорит (сам он человек неформальный): „Слушай, а чего они там у вас все накурились, что их так прет?” И действительно, знаете, есть в этих проектах какой-то галлюциногенный привкус. Такой холодной, ледяной даже возгонки какого-то дурмана, кальянный такой эффект, только очень европеизированный, лабораторный. <...> Вот это и есть уже найденный стиль нашего газообразного государства, строящего вертикаль. Значит, это так делается. Легко, прозрачно, воздушно, подвижно, лучше с извивом. Но холодно, дистантно. И так, как бы будто прет. Будто мысли молниеносно перескакивают с одного на другое, перед тобой вдруг открываются невероятные высоты и немереные глубины, скорость фантастическая, а голова ясная-ясная и кружится, кружится. Осталось найти воплощение в прозе, поэзии, кинематографе, живописи, музыке и театре”.