Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2011)

*

Ностальгия — наркотик из дозволенных, слабый, легко сдуваемый, с коротким действием. Артем занервничал. Он подошел, сунулся носом к выставленному мольберту, где присох молчаливый копировальщик:

— Коля… Почему Инна так… спокойна, что ли? И ты тоже. Ольга опять рыдает. Я же слышу.

— Д-да.

— Как будто эти ее слезы — самое обычное дело. Как будто она плачет каждый день.

И тогда Артем к Инне, как раз вернувшейся из спальных комнат.

— Давай вызовем белый халат. Надо же что-то делать.

— Не надо.

— Да что ж такое, Инна! Почему такие больные ее слезы?.. Весь вечер! Вызови врача наконец!

— Оля поплачет и успокоится. Успокойся и ты.

— Как? Как я успокоюсь?.. Она не плачет — она же воет. Это даже не истерика. Это вой. Ты что — не слышишь?! Да какой надсадный, больной вой!.. Я сам вызову врача!

Но Инна, будничным движением, берет руки Артема в свои. Держит, стискивает их.

— Я, Инна, вызову! Классного врача! По моим старым московским связям. Я захватил телефоны на житейский случай!

— Артем. Не надо. Поверь… Мы с Олей знаем, как быть и что делать.

Инна в суете, в деле, хозяйка — однако спохватилась: — Нет-нет. Не спешите с сиюминутным уходом… Я ведь не тороплю… Давайте-ка еще выпьем-поговорим. Перед сном... Хотя бы за прощение друг друга выпьем, за примирение. За встречу… Увидимся ли мы когда еще.

— Увидимся ли! — воскликнул на встречном чувстве Артем.

И Батя понимающе кивнул — увидимся ли?.. Молча, по-медвежьи, он сурово потянулся к очередной бутылке. С знакомо шуршащей серебристой шапкой.

— Завтра перееду к себе на Арбат. С утра… Я, Инна, не задержусь… Я передал сибирские подарки — и, можно считать, свободен.

Артем: — А я в Воронеж. Да, да, господа… Уходим спать. Но прежде чем разойдемся, твой прекрасный тост, Инна… За примирение, господа! За всех нас!

Инна: — Получилось, что я спугнула гостей от стола… Повторяю: здесь никто не торопит. Прошу… А Оля… Оля успокоится.

— Да, да. Кажется, она плачет потише.

Артем: — Давайте теперь тихо… тихо и бережно выпьем за тех, кто умеет нас прощать… Грешен! Люблю чокаться!.. Сергей Сергеич! Инна!.. Да я о себе. Но я рад, что и от меня, упрятанного в черноземы, кое-что осталось… Осталось для нынешних дней. От той моей мысли. Толпа не может, не умеет прощать… Население не умеет прощать… Только народ умеет…

Инна продолжает оставаться всепонимающей хозяйкой: — Лучше тебя никто не скажет, Артем. За народ, который умеет прощать.

— Кажется, Оля плачет тише.

Инна уходит: — Проведаю ее.

Артем: — А вы плохо пьете, Сергей Сергеич.

Батя: — Устал… Да и шампанское — не водка. И все время чувство оторванности. Друзья мои сейчас без меня… Там, в Сибири, они мысленно зовут меня. Я слышу их… Судьбы уже повязаны. Моя жизнь без них — пуста. Их жизнь без меня — недостаточна… И потому они зовут.

— Они, Сергей Сергеич, зовут свое прошлое.

Но старик глухо настаивает:

— Они зовут меня.

В Бате, несомненно, есть что-то симпатичное. Бровищи… Лоб… Что-то Артема в этом старике приманивает — быть может, более взрослый, недоступный пока что для Артема опыт?

И какой у него матерый, никого не тревожащий (а вот сейчас чуть заостренный на дальнюю стену) взгляд:

— Нравится ранний Кандинский?.. На той стене?

В ответ, не умничая, Батя встает из-за стола: — Пройтись бы пять шагов. Размять старые кости.

Артем привстал с двумя полными бокалами. Один из них Бате:

— Вы хорошо сказали про пять шагов.

Оба медленно движутся вдоль скучающего ряда репродукций.

— Вы интересный человек… Объездить всю Сибирь!.. Давайте выпьем. И давайте, Сергей Сергеич, чокнемся. Я почему-то люблю чокаться. В соприкосновении бокалов, в их легком звоне проявляется ценнейшая человеческая готовность — к общению.

— Не задумывался. Но чокаться тоже люблю.

— Кажется, Оля плачет тише.

Звонок телефона.

Инна выскочила, берет трубку: — Да… Да… Как всегда. Занятия в студии начнутся с первого сентября… Лекции… Да, да, уроки рисования, но только с октября. Да, будет приглашенный художник. Аниканов Петр Васильевич…

Артем: — Слышали? Приглашенный художник! Лекция... Заманивают народ! Завлекают!

Батя: — А что? Это плохо?

— Сергей Сергеич!.. Неужели вы, арбатский человек, не помните, как раньше ломился на такие лакомства народ… Только рот открой — мол, будут два правильных слова о Кандинском. Уже бы к вечеру пол-Москвы набежало… Подполье. Настоящий андеграунд!.. Известнейший был московский подвал. И шизы, конечно... Уже со справками… Залеченные психотропными препаратами! Поди тронь! С нелиповой бумажкой из Института Сербского… Тусовка инакомыслящих. Пророки! Гении! Безбашенные поэты и поэтессы! Где они все сейчас? Куда они делись?.. Где их гневные слезы? Где их интеллектуальное мщение? Где их вопли, их злые страдальческие проклятья?.. Я их потерял из виду!.. Вы заметили, с какой скоростью они кончились?.. Рынок сдул их с московской земли в считаные дни. Они исчезли. Рынок их перемолол. Их прикончили ножками Буша! Соевыми дешевыми концентратами!..

Батя тем временем налил еще вина.

— А вот вам забавная мысль, Сергей Сергеич!.. Свобода — несомненно, великая вещь, верно?

— Великая.

— Но согласитесь — иногда хочется вернуться в жесткие старые времена. Хочется, чтобы власть нас малость поприжала… Чтобы опять было подспудное единение… Чтобы вместе!

— Чтобы вместе... Это вы хорошо сказали.

— Хочется, чтоб была не толпа. Чтоб не население. Чтоб был народ.

С наполненными бокалами Артем и Батя достаточно отошли от стола в сторону.

— Чокнемся... Кажется, Оля уже не плачет.

— Стихла.

Понемногу они стол прибирают — Инна и помогающий ей Коля Угрюмцев. Дело несложное — это к столу, а это со стола. А хорошо сегодня бутерброды пошли! Дружно! А потому что сыр… Сыр был лучше обычного.

— А как красиво взрослые мужики выпивают.

— В-вижу.

— Артем в отличной форме.

Но в ответ Коля опять выступил — вылез, как всегда, со своей немотивированной подростковой грубостью: — К-к-когда они наконец свалят отсюда?

— Завтра утром.

— Н-надоели…

Инна: — Что ты ворчишь?.. Умей удивляться, Коля… Смотри, как дружески, как замечательно они пьют!