Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2004)

Нет!

С Мишей расчет был короткий.

Пар вылетал из быка прежде, чем он успевал крикнуть „до свиданья”” (из рассказа “Антон Половина-на-половину”).

Г. Кнабе. Вторая память Мнемозины. — “Вопросы литературы”, 2004, № 1 (январь — февраль).

Небольшой научный труд главного научного сотрудника РГГУ, автора многих книг по истории, культуре и языку античности посвящен, коротко говоря, отношениям между памятью и забвением. “Историческая жизнь — всегда агон, постоянное — ежеминутное и вечное — напряжение в борьбе между памятью как сознательным усилием, структурным инстинктом сохранения и — преображением, обновлением, естественно предполагающим забвение исходного содержания, забвение как энтропию”.

“Мнемозина (историческая память. — П. К. ), как все живое, преображается и меняет облик. Ей тоже захотелось идти в ногу со временем: избавиться от опеки дотошных историков, сбросить с себя иго философской серьезности и академической ответственности и вызывать из бесконечной галереи прошлого после сколь угодно длительного — или сколь угодно краткого — перерыва любые образы, вдруг показавшиеся им подходящими. В них все явственней вплетены тона и краски „второй памяти”, где так много лишенного логики и внутренней необходимости, несерьезного и необязательного, а потому — игры, иронии и произвола, так много навеянного моментом. Но момент — это всегда момент времени, всегда история — та, в частности, в которой нам приходится жить, схваченная и переживаемая здесь и сейчас”.

Владимир Корнилов. Запах духов. (Давняя история). Стихи. Публикация Ларисы Беспаловой. — “Дружба народов”, 2004, № 1.

Здесь публикуется поэма 1958 года и стихи 2000 — 2001 годов. Посмертные корниловские подборки оставляют светлое ощущение: его неухода . Даже — сугубо публикаторски: они выходят и выходят, одна интереснее другой. Голос, звук, суровая и беззащитная музыка звучат, как звучали. “Есть у поэтов надежное средство: / Хочется что-нибудь вынуть из сердца…”

Майя Кучерская. Чтение для впавших в уныние. Современный патерик. — “Знамя”, 2004, № 1.

Рассказы, притчи, легенды о батюшках.

Целомудренно, элегантно, смешно, любовно.

Есть и на грани фола.

Прямо. Не знаю. Что. Сказать.

Надо посоветоваться.

Уж очень понравились.

Светлана Львова. Но ничего не поделаешь — хочется быть наядой. — “Дружба народов”, 2004, № 1.

Снился мне город — один на Земле, землею не покоренный.

Город друзей мне привиделся — город, каких не бывает.

Правила там любовь, а больше никто не правил.

Она была. И ничего не было выше нее.

Она жила в каждом мгновенье, в любом человечьем поступке.

Она смотрела из взглядов и говорила из слов.

(“Из Уитмена”)

Е. Пономарев. Россия, растворенная в вечности. Жанр житийной биографии в литературе русской эмиграции. — “Вопросы литературы”, 2004, № 1 (январь — февраль).

Тут, по мнению автора, все было замешено на мироощущении и идеологии вольных и невольных изгнанников. “Эмиграция должна явить всему миру остатки канувшей в лету Великой России. Неустанно напоминать о ее духовной мощи. Служить посредником между „сопричтенными” и живущими, находясь на границе миров. Так получает новую жизнь целый ряд мифологем серебряного века. Все они накладываются на новую идеологическую структуру, формулирующую новую „миссию русской эмиграции”: она состоит в том, чтобы зафиксировать, хоть как-то сохранить уходящую русскую культуру. Эта миссия (проекция интеллигентского „служения”) в ее бытовом, психологическом, творческом и сакральном аспектах приводит к рождению особого жанра эмигрантской литературы — биографии.

Часто этот жанр сравнивают с серией “ЖЗЛ”, появившейся в Советском Союзе, однако это сравнение кажется поверхностным. Биографии, созданные в эмиграции, имеют иную идеологическую основу и идеологическую направленность. Для советского автора „замечательные люди” „живее всех живых”, эмигрант даже о себе пишет как о мертвом”.

Точно замечено о сопряжении эмигрантских житий с “осовремениванием религиозной проблематики”, о том, что каждая новая биография короче предыдущей, так как идеи уже были высказаны, остается лишь иллюстративный материал и т. д. Эмигранты, Борис Зайцев в частности, и сами писали о том, как — в тамошних житийных книгах — деятели русской культуры выходят из истории и становятся персонажами мифа. И “погибшая Россия приобретает черты небесного воинства”. Все так: мученические венцы, “последние могикане”, что же мы потеряли… Но как же хороши иные из них, и как много они, действительно, дали сюда: и “Державин” Ходасевича, и книги Берберовой, и беллетризованные жития святых Б. Зайцева и Шмелева. И хотя позднее, в пятидесятые, традицию житийной биографии, как замечает Пономарев, некоторые авторы продолжают как бы по инерции, выходит все равно здорово. Корней Чуковский в письме к Зайцеву назвал его книгу “Чехов” (1954) поэтической и “осиянной”.

Несмотря на то что иконостасы и пантеоны (эмигрантский и советский) типологически во многом родственны, останутся просто талантливые и неталантливые книги, верно ведь?

Вано Сирадегян. Две новеллы. С армянского. Перевод Тиграна Акопяна. Предисловие Анаит Баяндур. — “Дружба народов”, 2004, № 1.

Великолепный рассказчик, таинственный и в своем роде одиозный писатель, политик-оппозиционер, неизвестно где находящийся ныне, Вано, как считают любящие его прозу критики, — “наш армянский Шолом-Алейхем”. Здесь два рассказа: “Анжик” (1983) и “Жаль ребенка” (2000 — 2001).

“Надо просто довольствоваться чувством, что сегодня пьешь тот же кофе, что и пятнадцать лет назад. Не исключено, что это давно уже не тот кофе, возможно, что вкус уже другой, но память вкуса подсказывает: вкус тот же. Не исключено также, что, если когда-либо будет потеряно и чувство вкуса, память вкуса не позволит догадаться об этом. Возможно, что, когда приблизится смерть, привычка жить не позволит догадаться и об этом. <���…> Нет никого, кто явился бы из небытия на свет Божий по своей воле, и, значит, жизнь не может быть наказанием, потому что нельзя наказать невинного. Никто не рождается по своей воле, значит, не для того дарована ему жизнь, чтобы потом он с ужасом чувствовал свой уход. По большому счету, жизнь не может оплачиваться коварством. Уход в иной мир должен быть неосознаваем, как не бывает осознанным рождение. Обратное было бы нелогичным.