Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2009)

“Прочитал — практически ничего не разобрал, только почувствовал сильное волнение. Просто от того, что так здорово написано, абсолютно ни единого лишнего не то что слова, а знака. Такой плотный текст, а точней сказать — такой твердый. Точно камень.

И носишь его в уме, как непонятную тяжесть.

Вот сейчас перечитал и поразился: какой прозрачный. Причем во всех ракурсах. Или в измерениях — не знаю, как сказать. На уровнях, пусть. Прозрачен текст, прозрачна (притом до самого конца оставаясь таинственной!) ситуация, прозрачны персонажи — не изображенные, между прочим, никак. Словно включен прибор какого-то инфразрения, и сквозь тела — да, не изображенные, но почему-то все равно источающие жар и запах, — так вот, сквозь тела, говорю, отчетливо просвечивают воспаляющие их т. н. мысли — т. е. на самом деле желания. Пытающиеся завернуться в речь, но она спадает.

Не только про жуткое предчувствие — хотя описан самый настоящий — убогий тоже по-настоящему — пир во время чумы.

Не только про тело как мучительный инструмент. Не про то, что, например, кожа страдает — от пошлости, например, — совершенно как т. н. душа (смотря у кого, конечно, — вы правы). Даже не про то, как унизительна бывает причиняемая человеком человеку боль. И в каком зловещем родстве состоят страх, стыд и смех.

А прежде всего и главным образом про такой вот странный, опасный, невыносимый способ видеть происходящее до глубины его реального смысла — вот про что эта вещь. Это очень короткий рассказ.

Отчасти жаль, что Вероника Капустина пишет по-русски. Есть страны, где проза такого класса ценится исключительно высоко”.

Максим Лаврентьев. Литература вырождения. — “Литературная учеба”, 2009, книга первая (январь-февраль).

“Требование толерантности принимает порой не только глупую, но и агрессивную форму. Так, одна моя добрая знакомая, недавно вернувшаяся в Россию из Италии, рассказала следующий любопытный эпизод. Долго живя в иноязычной среде, она пробовала писать стихи на итальянском. Естественно, с соблюдением всех необходимых, по ее мнению, технических правил. Свои поэтические опыты она решила продемонстрировать местным любителям литературы, периодически собирающимся в специализированном клубе (надо заметить, что большинство из них — люди весьма пожилые, ибо на Западе поэзией интересуются в основном пенсионеры). Каково же было удивление моей знакомой, когда вместо одобрения она услышала упрек: так — в рифму, соблюдая размер, — писать теперь нельзя, ведь это может оскорбить и унизить тех, кто так писать не умеет”.

Польско-русская война. Беседа Томаша Дятловицкого с профессором Янушем Тазбиром. — “Новая Польша”, Варшава, 2008, № 12.

Редкое и по выбору участников беседы, и по охвату тем интервью.

“— Кто первым начал не любить вторых — мы русских или они нас?

— Одновременно <���…>”

Борис Пушкарев. Несостоявшаяся Россия. — “Посев”, 2008, № 12.

Рецензия на книгу Ивана Грибкова и Бронислава Каминского “Хозяин брянских лесов” (“Московский писатель”, 2008) — о т. н. “Локотской республике” — попытке самоуправления под немцами. Поразительные факты и цифры.

Дина Сабитова. Карлсон как пройденный этап. — “Что читать”, 2009, № 1.

Отличная статья о том, какие именно книги следует читать вслух младшим дошкольникам. Оказывается, многие мамы, стесняясь “малышовости”, отнимают у них именно то, что им нужно, и “перескакивают” сразу через пять ступенек, то есть через пять лет, перекармливают более “взрослой” литературой.

Тут же и представление составленной М. Ясновым детской стихотворной антологии “Я иду в школу” (СПб., 2009) с элегантной цитатой из стихов Н. Хрущевой:

Словно облака клочок —

Одуванчик,

Увидал его жучок:

“О! Диванчик!”

Александр Ткаченко. Ошибка Сальери, или О том, как рождается зависть и как с ней бороться. — “Фома”, 2009, № 3.

“Завидовать можно лишь тем, кого не любишь, к кому испытываешь пусть легкую, но все же неприязнь. А там, где есть любовь или хотя бы стремление к ней, зависти уже нет места”. На сайте “Фомы” этой статьи одного из лучших авторов журнала почему-то нет, а жаль.

Елена Фанайлова. [Говорят лауреаты “Знамени”.] — “Знамя”, 2009, № 3.

Наградили Е. Ф., в частности, за нашумевший “Балтийский дневник”.

“Я полагаю, что опыт Некрасова, как и опыт Маяковского с его открытым социальным и политическим языком (но вне идеологической ангажированности), становится актуальным для России двухтысячных с ее необуржуазным и одновременно посттоталитарным опытом. Этот опыт слишком серьезен, чтобы им пренебречь, сделать вид, что мы до сих пор существуем либо в мире либеральных и хаотических надежд девяностых, не оправдавших себя на нашей родине, либо в неоглобальном мире, либо в мире классической Европы, которой, как нам ни грустно, больше не существует, либо в универсальном азиатском мире, который тоже есть русская интеллектуальная утопия. Русским хорошо бы разобраться и со своими травмами последнего двадцатилетия, и со своим трагическим прошлым по крайней мере последнего столетия, и со своим антигуманным антирелигиозным постреволюционным опытом (нынешнее неоправославие мало что меняет в этой картине, скорее, ее путает)”.

Не правда ли, чем-то похоже на Генри Киссинджера? Вот только чем бы еще помочь этим русским , прямо не знаю, стихов-то я не пишу, за демократию не борюсь, все больше по дому.

“Для этой рефлексии можно и должно, как мне кажется, пользоваться очень простым и доступным языком, чем проще, тем лучше, примерно еще как зонги Бертольта Брехта <...> Фашизация европейского мира с начала двухтысячных не является секретом для европейских интеллектуалов и богемы. Фашизация русского мира до сих пор табу в широких русских артистических кругах. И это, полагаю, одна из причин того, почему поэтический цикл под названием „Балтийский дневник”, довольно простым языком рассказывающий о реальной встрече автора в аэропорту и в самолете с русскими фашистами (аналогичный случай по прочтении цикла рассказывала мне уважаемый автор старшего поколения, кинодраматург Наталья Рязанцева), а затем — с семьей маленького русского мента, употребляющего вполне фашистские методы в своей ежедневной работе, стал причиной истерических реакций в отношении автора и опубликовавшего его журнала „Знамя” в русском Интернете. У нас нет фашизма в его ежедневных бытовых проявлениях, как не было секса в Советском Союзе. Оставим в стороне нервические общественные реакции, русские фашисты реагируют на любое упоминание слова на букву Ф в Сети. Реакции литературного истеблишмента, литконсенсуса, не менее нервические, состоят, на мой взгляд, в неготовности признать новую реальность, которая не имеет отношения к удобной, сложившейся в уникальном постсоветском и постевропейском пространстве России модели литературы. Для меня лично возникает вопрос, который восходит к проблематике, волновавшей Дмитрия Александровича Пригова: поэт — лирическая трепетная лира, воспевающая аутические переживания персонажа (я бы сказала еще жестче: богемное ничтожество), или современный интеллектуал, конкурирующий с серьезными медиа и способный сформулировать и серьезные задачи человека в его индивидуальном переживании мира, и проблемы общества? Нравится нам это или нет, проблематика второй половины девятнадцатого века опять оказывается актуальной.