Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2011)

Да, Джим был великим человеком, и характер у него, как и положено великим, был отвратительный. А Рэй Манзарек был человеком обыкновенным, поэтому мог позволить себе быть добрым, корректным, терпеливым, ответственным. Противоположности, как известно, тянутся друг к другу. Так что нет ничего удивительного, что Манзарек и Моррисон очень скоро стали близкими друзьями. Такими близкими, что оболочку, так тяготившую Джима, однажды пробило, — Джим сказал Манзареку: “Вот послушай” (дело было на пляже) — и исполнил перед своим первым слушателем свой первый хит.

Манзарек мало сказать что ошалел. То, что он услышал, настолько его потрясло, что он только и смог сказать (держись, читатель, и постарайся простить — ведь Рэй был тогда еще совсем зеленым юнцом, вот и ляпнул типичную для американца банальность): “Мы же заработаем на этом миллион долларов!”

Сказано — сделано. Вскоре собралась и группа: Моррисон — стихи и вокал (такие пустяки, как ноты, его не интересовали — он напевал группе свои мелодии, а уж дело остальных было придать этому законченную форму), Манзарек — на клавишах, Робби Кригер — гитарист (он же впоследствии автор некоторых композиций) и ударник Джон Денсмор. Поскольку баса у них не было, звучание у “The Doors” ни на что не похоже: функцию баса отчасти берет на себя орган.

Глупость, которую произнес Рэй, как ни смешно, оказалась пророческой — миллион они заработали. Но этот-то миллион — пустяк! Немного позже они сделали гораздо более важный миллион: первый же сингл “Break on Trough” (“Прорвись”) вошел в первую десятку хит-парада, второй — “Light My Fire” (“Зажги мой огонь”) — занял первое место, а вышедший в 67-м первый альбом, называвшийся, как и положено, просто “The Doors”, разошелся в количестве 1 300 000 копий, став, таким образом, золотым. Самый авторитетный эксперт в области рок-музыки — журнал “Роллинг стоун” — в своем специальном юбилейном выпуске 87-го года включил этот диск под номером 25 в сотню лучших альбомов двадцатилетия.

Двери восприятия

Название “The Doors” группа позаимствовала у Олдоса Хаксли, одного из апостолов “революции сознания”. Одну из своих книг, посвященную той самой революции и тут же, разумеется, ставшую в ряд ее важнейших манифестов, Хаксли назвал “Двери восприятия”. Это он тоже придумал не сам, а воспользовался строкой из стихотворения Уильяма Блейка: “Если бы двери восприятия были открыты, все предстало бы таким, как есть, — бесконечным”. Название взяли не просто ради красного словца — предание приписывает Моррисону фразу, как нельзя лучше объясняющую выбор: “Есть познанное и есть непознанное, а между ними двери”. (По уверениям Манзарека, Джим произнес это, валяясь на кровати, напоследок премерзким голосом проверещав: “Я хочу быть две-е-е-е-рью!..”) Но и вправду он ощущал себя связующим звеном, медиатором между мирами, и именно такова завораживающе-гипнотическая музыка “The Doors”, если вообще правомерно называть это музыкой. Точнее, только музыкой. Потому что это — шире и глубже, это настоящее магическое камлание, это прорыв на другую сторону (“break on trough to the other side”), куда Моррисон, точно Гамельнский крысолов, влечет за собой (“run with me” — “беги со мной”) — даже, может быть, и против воли увлекаемого.

“ Как-то раз я играл в такую игру: мне нравилось ползком пробираться в свой мозг. Думаю, вы понимаете, какую игру я имею в виду, — игру под названием „безумие””, — признался он в одном интервью.

“Когда приходит время исполнять „The End”, — рассказывал Манзарек, — Джима накрывает совершенно особое настроение. Джим становится каким-то шаманом и ведет за собой нашу маленькую группу в шаманистическое путешествие. Он сам погружается в транс и вводит в транс всех нас”. Продюсер их первого альбома со странной фамилией Ротшильд позже уверял, что те полчаса, когда шла запись “The End”, были самыми прекрасными в его жизни: “Я был полностью захвачен происходящим. В студии было совершенно темно, если не считать свечи в кабинке Джима и огней на пульте. В этом было что-то магическое, и когда музыка смолкла, для меня это было как шок. Все оцепенели, а звукорежиссер даже забыл выключить магнитофон”. Забыл или не забыл, но сам он сказал в этот момент буквально следующее: “Не знаю, понимаете ли вы, что здесь происходит, но это какая-то магия. Мы записываем магию”.

Брюс Ботник — тот самый звукорежиссер — был абсолютно прав. Моррисон не пел — он общался с иными мирами. Эти миры были для него такой же реальностью, как “Макдоналдс” на соседней улице. Только реальностью, гораздо более значимой и важной.

Они вошли в мое тело…

Судьбе было угодно, чтобы 8 декабря 1943 года великий дух Джима угодил прямиком в младенческое тельце Джеймса Дугласа Моррисона, которого угораздило родиться первенцем в семье военного моряка. Мать Моррисона тоже была военнослужащей. Судьба любит такие шутки — ничего более противоестественного, чем подобное окружение, для Джима и придумать невозможно. Естественно, что отношения — особенно с отцом — складывались более чем прохладные. Вот лишь один из характерных эпизодов семейных отношений. Джим только что окончил школу и поступил в университет во Флориде. На каникулах, в лучших традициях того времени, они с другом рванули автостопом. Путешествие вышло занятное. Чего стоило одно то, что в Техасе их подобрала машина, которую вела племянница тогдашнего вице-президента Линдона Джонсона, привезла их на ранчо, принадлежавшее Л. Д., где как раз праздновали его день рождения. Их приняли как родных, напоили-накормили… Зато когда они добрались до Коронадо, где жила семья Джима, мать не пустила его на порог — пока, мол, не пострижешься…

Едва вылетев из родного гнезда, Моррисон жестко рассчитался за свое неудачное детство — на вопрос кого-то из журналистов он отрезал: “Нет у меня никакой семьи, я сирота”. Рождество 64-го было последним, когда он виделся с родными. Больше никогда никаких контактов ни с кем из родственников он не поддерживал. Как ни странно — хотя все они были на самом деле на тот момент живы, — этот резкий ответ не содержал лжи. Ибо Моррисон — опять же волею судьбы — с четырехлетнего возраста считал свое тело обителью души, принадлежавшей совсем иному народу.

Военных часто переводят с места на место. Семейство Моррисонов не было исключением. Во время одного из таких переездов на пыльном шоссе штата Нью-Мексико, проезжая по территории резервации, они стали свидетелями страшной аварии. “Я впервые увидел смерть, — вспоминал потом Джим. — Грузовик с индейцами или врезался в другую машину, или еще что-то, — но по всей дороге валялись тела индейцев, окровавленных и умирающих. Мы остановились... Не помню точно, кажется, я видел их раньше в кино, а теперь все эти индейцы лежали на дороге, истекая кровью... Я не видел ничего — только забавную красную краску и лежащих вокруг людей, но я знал, что-то случилось… и мне кажется, души тех мертвых индейцев — одного или двух, — которые, обезумевши, метались тогда вокруг, влились в мою душу. А я был чем-то вроде губки, жадно их впитавшей”. Во всяком случае, так это запомнилось Джиму, хотя его отец впоследствии утверждал, что лично он ничего подобного не видел.