Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2004)

Однако шло время, в полиции расспросили отца Джейкоба всего один раз, все аккуратно записали и больше не вызывали. Разговоров о произошедшем он не слышал, так как мало с кем общался, в Вифании, где он жил, никто ничего не знал, а когда он попытался рассказывать, весь его непонятный рассказ вместе с выводами был воспринят соседями-арабами как еще одно доказательство его симпатии к евреям, в которой его и так давно подозревали.

Он разыскал Милочку, но она едва узнала его и разговаривать не могла. А когда, выждав немного, он пошел к ней снова, оказалось, что она там больше не живет и нового адреса не оставила.

Он долго не мог успокоиться, пошел-таки и на телевидение, и в две израильские газеты, и даже в одну арабскую, добился, чтобы его приняли. Везде его выслушивали на удивление вежливо, недоверия не выражали, отвечали успокоительно, но неопределенно, и последствий это никаких не имело.

Опубликована была стандартная официальная версия: во время беспорядков в Старом городе погиб от брошенного арабским террористом камня голландский гражданин Ангелус Ван Дюрен, ведется расследование. Что же касается беспорядков, то они, разумеется, по-прежнему возникали там и тогда, когда возникали к тому соответствующие предпосылки.

Дело в том, что, хотя чудо произошло на глазах множества людей, никакого документального свидетельства о нем не осталось. Находившиеся на месте телерепортеры рутинно снимали начальственный визит, а затем и стычку у Львиных ворот и, когда все замерло, направили свои видеокамеры туда, куда смотрели все. И глазами, естественно, увидели то, что видели все. Однако через видоискатели не заметно было ничего из ряда вон выходящего, получились просто кадры неподвижной толпы на фоне Львиных ворот, и только на одной кассете смутно мелькнуло в неразберихе что-то синее, тяжело падающее на головы.

Позже, разумеется, запечатлен был лежащий на грязном асфальте светловолосый человек, и его лицо с неподвижными голубыми глазами, и его откинутая в сторону рука, выронившая буханку белого хлеба, и окровавленный длинноухий щенок на руках у полицейского, и молодая полная женщина, стоящая на четвереньках у тела, и коленопреклоненный бородатый старик, и кусок бетона с торчащим обрезком ржавого железного прута, — но как и откуда человек упал, из видеоматериала не было ясно, а значит, нечего было ни подтверждать, ни отрицать.

Свидетельства же очевидцев решено было считать следствием редчайшего оптического эффекта, возникшего в результате сочетания необычных атмосферных условий и действия слезоточивого газа.

* * *

А Самих, по правде сказать, даже и не рассчитывал попасть в Ангелуса. Просто выглянул из ворот, готовый к действию и удивленный, что все вдруг затихло, увидел парящую над площадью фигуру ненавистного иностранца и, не раздумывая, обернул свой камень в платок, раскрутил, как пращу, и метнул. Когда же увидел, что попал и иностранец валится вниз, сразу сообразил, что дело плохо, и быстро убрался. Никто даже и не заметил, что это он метнул. И надо же, не такой уж и тяжелый был этот кусок бетона, а иностранец, оказывается, тут же и кончился. Наверно, концом прута задело. Даже жалко немного — он так занятно висел в воздухе, совсем как в кино. Вот бы узнать, как он это делал, что за трюк.

Было сильное искушение похвастаться перед приятелями, но благоразумие взяло верх. Виновного разыскивали, всех парней, бывших на кладбище, таскали в полицию, допрашивали, а его не тронули. Тем не менее на следующий же день Самих собрался, плюнул на недополученные деньги и уехал в деревню — как раз вовремя, к рождению четвертого сына. И что самое интересное, ему даже приятно стало, что у него столько детей. Молодец Наджма, что не послушалась, не перевязала трубы. Пусть рожает, пока рожается, тем более мальчиков. Теперь, пожалуй, можно бы и девчонку сделать, в семье пригодится, — хотя мальчики, конечно, лучше, почетнее.

Поздняев Михаил Константинович родился в 1953 году в Москве. Поэт, эссеист, журналист. Автор трех лирических сборников и многочисленных публикаций в периодике. Живет в Москве.

Односпальное

Когда вдруг один человек второму говорит под одеялом:

“Нет, я не потяну!” — и резко отворачивается к стене,

каждый из них остается наедине со своим идеалом

и тянет-потянет одеяло на себя, спиною к спине,

тянет-потянет, согреться не может, силясь не соприкасаться,

будто за спиной раскаленные, оголенные провода,

а за окном зима, и каждому скоро начинает казаться,

что другой источает мертвецкий холод и что вся правота

за тобой, — и тогда один (или второй) должен сказать: “Из окон

тянет мертвецким холодом!” — и во сне все теснее, теснее, тесне...

прилепляться друг к другу, в одеяло закутываясь, как в кокон,

из которого бабочка о двух крылах выпорхнет по весне.

На годовщину 16 июля

Погоди, погоди минутку! Сейчас я

попытаюсь выразиться понятней,

сформулирую свою мысль яснее.

Человек не кузнец, но кузнечик счастья:

он сидит, согнув коленки, на травке,

весь в зеленом, цветом сливаясь с нею,

и не только цветом. Ползет по-над ней

сероватое облачко вроде тряпки.

Его жизнь половинка на серединку,

но сейчас нет счастливей его на свете,

на груди расстегнутая рубаха

припорошена тополиным пухом;

что-нибудь из Моцарта или Баха —

нет, из Шуберта! — он поет под сурдинку,

ибо, как написано в Новом Завете

от Матфея: “Блаженны нищие духом”.

Ощущенья подопытного примата,

нет, сильнее, кузнечика на травинке:

человек с кузнечиком так похожи!

Человек встает, в лице ни кровинки.

Сероватое облачко розовеет,

ветерок с Камышинки-речки веет,

пробегают гурьбой мурашки по коже.

Счастья нет. Счастье здесь, где травка примята.

Ты

Плачущая: “Зачем ты меня отпустил?”

Плачущая: “Как смел ты меня впустить?”

Ты, которую наконец я простил.

Ты, которую мне предстоит простить.

Чем тебе теперь я помочь могу,

в твоем горе выгоревший дотла?

Чем помочь я тебе могу — ни гугу

мне из города С. про свои дела?

Кто вам я — в делах твоих и в твоем

горе луковом — труден вопрос весьма-с;