Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2007)

(Звучащие альманахи, чтения, аудиокниги. Часть 1)

Объединение на пространстве одного текста, пусть и разнесенного на два журнальных номера, сразу трех имен, заявленных в названии нашего обзора, — не случайно. С одной стороны, официально изданный компакт-диск с чтением Лилей Брик поэмы Маяковского “Про это” и аудиокнига Виктора Сосноры (2006) появились в моем собрании (и в столичных магазинах) примерно в одно и то же время. И в это же время у меня оказался неизвестный мне ранее компакт, посвященный Маяковскому (но выпущенный музеем поэта, оказывается, еще четыре года назад). А на наши обзоры, как, вероятно, помнит их постоянный читатель, имеют право все литературные CD, выходившие в новом веке.

С другой стороны, эти три (именно три!) человека биографическим, творческим и каким-то мистическим образом давным-давно соединены друг с другом. Этим воздушным путям-связям посвящены, между прочим, художественные, документальные и внежанровые литературные произведения. Например, как бы ни напоминали мне в энциклопедических словарях о стихотворной полемике Сосноры с Маяковским, я всегда помню и о его неравнодушных “маяковских” страницах, скажем, в “Доме дней” (СПб., 1997), и о его долгом семнадцатилетнем общении с Л. Ю. Брик — их встречах и переписке. И хотя Виктор Соснора не раз говорил, что его поэтика далека от маяковской, я иногда почему-то слышу гордый “маяковский” тон даже в его редких предисловиях к собственным публикациям. Так, в уже антикварном “совписовском” сборнике “То время — эти голоса. Ленинград. Поэты „оттепели”” (1990, составитель Майя Борисова) Соснора предварил свою подборку весьма энергичным заявлением: “Блистательное поколение шестидесятых годов разбилось об стену. Его уже нет. У стены каждый становится самим собой. Я автор тридцати одной книги стихотворений, восьми книг прозы, четырех романов (пятый в работе) и шести пьес — и все это не опубликовано. О том, что дождичек не тот и у нас на дворе четверг, пусть говорят прорабы духа, мне не до разговоров, я рабочий, я работаю”.

Сегодняшнюю стопку дисков и книг открывает CD с хорошо знакомой фотографией на обложке: сосредоточенное, почти злое лицо, согнутая в локте рука, сжатый кулак, отбивающий ритм и подчеркивающий посыл. Предваряя авторское чтение Владимира Маяковского на виниловой пластинке “Говорят писатели” (1959), Ираклий Андроников сказал: “<���…> Он постоянно подчеркивал в своих выступлениях, что в каждом стихе имеются сотни тончайших ритмических, размеренных, действующих особенностей, никем, кроме мастера, и ничем, кроме голоса, не передаваемых. „Я требую, — заявлял он, — права на граммофонную пластинку… Я считаю правильным, чтобы к праздникам не только помещались стихи, но и вызывались читатели, чтецы для обучения их чтению с авторского голоса <���…>””1.

Во весь голос. Владимир Маяковский. Записи голоса В. Маяковского и чтецов его произведений. [Комитет по культуре г. Москвы, Государственный музей В. В. Маяковского]. Российский диск, RDCD 00745. 2003. Москва.

© 2003, Russian Disc.

Общее время звучания 72.25. Составитель А. Аксёнкин. Все фотографии из фотофонда Государственного музея В. В. Маяковского.

Об аудиозаписях авторского чтения Маяковского, изданных современным способом, мы уже писали, рассказывая о компакт-дисках “Голоса, зазвучавшие вновь” (2002, 2003) и “Футуристы и о футуристах” (2004)2.

На представляемом в настоящем обзоре диске звучат все те же пять треков: “А вы могли бы?”, “Послушайте!”, “Гимн судье”, “Военно-морская любовь” и “Необычайное приключение…”. Редакция записей на всех трех дисках совершенно одинаковая: все повторяющиеся помехи на своих местах.

А ведь записей могло бы быть больше. И звучать они могли бы в иной, улучшенной редакции…

Размещенные на дисках треки — это работа Сергея Бернштейна, сделанная 7 декабря 1920 года в фонетической лаборатории Института живого слова через три дня после выступления Маяковского в Петроградском Доме искусств с чтением “150 000 000”. Лев Шилов вспоминал, как Бернштейн, слушавший Маяковского с середины 10-х годов, рассказывал ему о том вечере, о своей радостной возможности услышать новую вещь поэта, которая обогатила бы аналитическую работу, посвященную особенностям чтения Маяковского. Сразу после вечера Бернштейн договорился об аудиозаписи.

В 1936 году Сергей Игнатьевич писал в журнале “Говорит СССР” о Маяковском: “В противоположность статичности читки символистов, в его читке мы находим динамическое построение звучащих фраз, отражающее, комментирующее (курсив мой. — П. К. ) и конкретизирующее смысловую структуру поэтического текста. <���…> Создатель нового поэтического стиля, облекая свои стихи в материальное звучание, неизбежно становится создателем нового стиля декламации. Читка Маяковского <���…> поражала такой же новизной, как его поэзия вне материального звучания, но в то же время эта читка отличалась такой близостью к интонациям естественной, разговорной речи, что, несмотря на свою новизну и непривычность, она воспринималась легко и словно ключом открывала замкнутый ларец его поэзии”.

Вот этот самый ораторский пафос в сочетании с разговорным стилем замечательно прослушивается во всех пяти треках, особенно улавливаем он, когда параллельно с прослушиванием мы смотрим в канонические тексты, пусть и слегка отличающиеся от первых, начитанных на фонограф редакций. Тем интереснее. Кстати, излюбленная мысль Бернштейна о том, что “закон исполнения” не заложен поэтом в стихотворение, в случае с Маяковским подтверждалась на все сто: поэт далеко не всегда (что слышно и по этим пяти записям) следовал своей печатной графике, декламационное творчество было и тоньше, и дробнее, нежели начертанная знаменитая “лесенка”.

Итак, Бернштейн записал Маяковского зимой 1920 года. Как и Блок и Гумилев, Владимир Владимирович явился на запись не один, а с женщиной. Кроме упомянутых стихотворений он прочитал трехлетней давности “Наш марш” (из четвертой строфы которого выросла, как мне всегда кажется, половина официального и неофициального поэтического авангарда 60-х3) и, очевидно, недавно написанное гениально “огнеопасное” “Отношение к барышне”. Текста последнего он, в отличие от своей спутницы, не помнил, и Лиля Брик тут же записала его на листке бумаги, заглядывая в который поэт и читал.

Записи двух этих стихотворений были найдены не так давно (“Наш марш” — в фонотеке Кабинета А. В. Луначарского, одного из филиалов Гослитмузея) и в винилы, насколько я могу судить, ни разу не попадали. Не существует их и в оцифрованном виде. Между тем и в книге “Я слышал по радио голос Толстого…” (1989), и в “Голосах, зазвучавших вновь” (2004) Шилов пишет о них как о входящих в оборот.