Тони Парсонс - Stories, или Истории, которые мы можем рассказать

Он в гневе повернулся к Робби.

Его двенадцатилетний брат развалился на кровати с журналом, просматривая обзоры матчей. На переносице у Робби было чернильное пятно — как боевая раскраска на лице индейца.

— Ты опять трогал мои пластинки?

— Ни в коем случае, Хосе, — откликнулся Робби, внимательно изучая статью про Чарли Джорджа.

Рэй разъяренно поставил «Рокси мьюзик» рядом с «Роллинг стоунз», где им и было место. Затем снова повернулся к брату:

— Не трогай мои пластинки, ладно? А если ты все же это сделаешь — не делай, но если сделаешь — ставь туда, откуда взял, понял? Нельзя ставить «Рокси мьюзик» рядом с Диланом и «Дорз»!

Робби изобразил зевок.

— У меня свои пластинки есть.

— О да, «Дисней» и «Золотые хиты Элвина Стардаста», — рассмеялся Рэй.

Робби выглядел глубоко уязвленным. Горькая правда. У Робби было всего лишь две пластинки.

— Мне купят еще одну на Рождество. — Робби недавно видел выступление «Джем» по телику и влюбился в эту группу с первого взгляда. — Мне мама обещала.

Рэй проигнорировал его слова. Пререкаться с ребенком ему не хотелось. Это было ниже его достоинства. Он вытащил из ряда пластинку «Стили дэн» с изображением продавца кренделей на фоне застывшей улицы американского городка. Эта улица была знакома Рэю так же хорошо, как их с братом комната. Будто его музыкальная коллекция была реальным миром, а родительский дом — всего лишь иллюзией!

Ему нравилось, как пластинки завладевают вниманием. Берешь их в руки, и они заполняют все поле зрения. Все, что ты видишь, — это их красота. На мгновение он задумался о девушке, с которой провел прошлую ночь, пресс-атташе.

На конверте пластинки была изображена девушка с длинными волосами, в брюках клеш. Она чем-то напоминала Али Макгро из фильма «История любви». Интересно, какую жизнь она вела, кого любила… и был ли у него шанс с ней познакомиться? Рэй Кили мечтал о своей собственной девушке. Когда он держал в руках этот конверт, он словно обнимал девушку с картинки.

— Рэй! Робби! Чай готов! — с нижнего этажа донесся голос матери. Рэй вздохнул и поставил пластинку на место.

Его отец сидел в своем любимом кресле, словно какой-нибудь провинциальный султан, а мать переносила в гостиную тарелки с хлебом и джемом. Родителей Рэя трудно было назвать парой — мать была хрупкой, нервозной и мнительной женщиной, а отец — широкоплечим высоким мужчиной, «быком» в домашних тапочках. И в последнее время он заводился с полоборота.

На полке над камином — в котором вместо настоящего огня зажигали газовое пламя, а угли были искусственными — стояли фотографии в серебряных рамках.

Родители Рэя в день их бракосочетания. Рэй с братьями Джоном и Робби в гавани Гонконга — маленький Робби, средний Рэй и большой Джон, дети в лучах субтропического солнца. Их отец с горделивой улыбкой, в светлой защитной форме полиции Гонконга, похожий на мальчишку-переростка в шерстяных носках и шортах с торчащими из-под них костлявыми коленками.

В середине шестидесятых на смену черно-белым фотографиям стали приходить цветные. Цветной была фотография восемнадцатилетнего Джона в униформе Британской армии. Этот снимок был сделан незадолго до того, как он погиб, подорвавшись на бомбе ИРА на сельской дороге в Южной Арме, в Ирландии. Эта фотография стала последней. С тех пор все изменилось.

На экране телевизора выстроились молоденькие девушки в купальниках и на высоких каблуках, а Мэтт Монро пел одну из своих самых известных песен, «Thank Heaven for Little Girls».

Рэй с матерью уселись на диване, а Робби распластался между ними на полу. Все пили разбавленный апельсиновый ликер, кроме отца, — у его ног стоял запотевший стакан домашнего пива.

— Ну и как можно сравнивать какую-то дешевку из Бонго-Бонго с девчонкой из Англии? — возмущенно вопрошал он. — Разве это справедливо? Они же там чернокожие. У них другие стандарты красоты.

Рэй закатил глаза. Вечно одно и то же, без конца и края. А кто-то еще говорит, что поездки по миру расширяют кругозор. Они явно не знакомы с его отцом.

— Я мог бы жениться на чернокожей женщине, — пробубнил Рэй ртом, набитым хлебом и клубничным джемом от «Робертсон», тем самым, на этикетке которого красовалась улыбающаяся черномазая кукла с выпученными глазами. — Твои внуки могли бы быть мулатами. Тебе это в голову не приходит, пап?

Его отец помрачнел.

— А каково самим детям? Полукровки? Метисы? Ты когда-нибудь об этом задумывался? Они ведь не принадлежат ни к одной социальной группе. Каково это, по-твоему?

— Если бы все смешались, тогда и не было бы больше расизма, — сказал Рэй. — Потому что тогда все были бы одинаковыми. У нас есть еще черная смородина, мам?

Это было одной из излюбленных тем его споров с отцом. Наряду с громкостью и качеством музыки, длиной волос и Джоном Ленноном. Казалось, в последнее время они спорили о чем ни попадя. Хорошо бы познакомиться с какой-нибудь чернокожей женщиной, жениться на ней и доказать отцу, что все люди — братья!

— Птицы одного полета. — Отец ткнул ножом в сторону Рэя. — Не замечаете малиновку, летающую вместе с воронами!

— Ты ворон, пап? Или малиновка?

— Она красивая, — вдруг вставила мать. — Мисс Корея. А тебе какая нравится, Робби?

— Мне вообще ни одна не нравится! — Робби густо покраснел.

Рэй засмеялся. Он-то знал, что его брату нравятся все без исключения. Он-то слышал, как Робби ерзал под одеялом, когда думал, что Рэй спит.

— Енох прав, — заявил отец. — Отправить их всех обратно! — А что, если они отсюда родом? — поинтересовался Рэй, запихнув в рот последний кусок хлеба с джемом. — Куда их тогда отправлять, а, пап?

Его отец продолжал рассуждать о птицах одного полета и диких зверях, а Рэй встал, отнес тарелку на кухню и поднялся в свою комнату. Он знал, что ему нужно. Рэй включил музыку на максимально допустимую в этом доме громкость — 5,15.

Затем пересчитал деньги, убедившись в том, что на метро хватит, и вспомнил слова Скипа Джонса. Тот однажды сказал ему, что, когда принимаешь героин, все проблемы отступают на второй план. Именно такое чувство испытывал Рэй, когда слушал музыку. Мир отступал.

Но с нижнего этажа донесся омерзительный запах домашнего пива — сваренного из горького хмеля, жидкого солодового экстракта и сиропа. Отвратительное месиво целыми неделями бродило в огромных металлических кадках. Его вонь вызывала у Рэя рвотный позыв. Это было одним из минусов жизни с родителями.

Пол Рэя навеки останется потолком его отца.

Стоя у одного из герметично запечатанных окон редакции, Леон наблюдал за закатом солнца и толпами людей, покидающих здание и спешащих к станции «Ватерлоо», домой.

Когда Леон удостоверился в том, что большинство людей ушли, он завернул в туалетную комнату и подошел к зеркалу над раковиной. Выждал, пока мимо проковыляет уборщица с ведром, а затем медленно снял шляпу. У него были густые жесткие волосы, они напоминали ему проволочную мочалку, с помощью которой оттирают сковородки. Но самым поразительным был их цвет. Несколько часов назад Леон выкрасил волосы в ярко-оранжевый. «Золотая осень» — так было написано на этикетке флакона.