Эрвин Штритматтер - Лавка

Под осень дуют самые хорошие ветры. Осенью рано темнеет. Мы зажигаем фонарь и разводим огонь в железной печурке. Отто семью годами старше меня, но доверяет мне как равному: если ему когда-нибудь доведется залучить в свою каморку ту, которая пришлась ему по вкусу, он непременно ее добьется, пусть даже силой. Уж он себя распотешит вовсю.

Порой я забываю про часы и про время, и тогда за мной прибегает Ханка. Все уже отужинали, я должен есть один, как изгой, и колбаса на моих бутербродах смазана едкой горчицей материнской брани.

Как бы мне хотелось разок заночевать на мельнице, поглядеть на сипух, которые там гнездятся; как бы мне хотелось пролежать ночь на топчане, лежать бы и представлять себе, будто мельница поднимается с места, летит и опускается в негритянских краях, а негры бегут со всех сторон, разинув рот от удивления: они никогда еще не видели ветряной мельницы.

Я канючу, выпрашивая у матери разрешение переночевать на мельнице. Безуспешно. Там я за ночь не отдохну как следует и потом усну прямо в школе. Почему бы мне, собственно, и не уснуть в школе? Ведь я в ней все наизусть знаю. Обо всем, что происходило в школе, я и по сей день мог бы рассказывать часами, но рассказать, как проходит ночь на работающей мельнице, я так и не смогу. Быть бы мне тогда понастойчивей. У каждого события есть свой определенный срок, когда оно может произвести наиболее глубокое впечатление. Самым подходящим сроком, чтобы разок переночевать на мельнице, были для меня те дни детства, когда мне особенно этого хотелось.

У ветряной мельницы есть и другие способы направлять наши игры, например в пору майских жуков. Жуки роем налетают в сумерках из окрестных березовых лесов. Мельница им наверняка видится большим деревом с темной листвой, они страстно устремляются к мельнице и тяжело ударяются о ее стены, от этого в их рогатой голове все идет кругом, и, сложив крылья, они падают в степной песок у стены. Тут мы торопливо подбираем их, наполняем коробки из-под сигар и банки из-под маринадов и становимся в глазах своих бабушек, которые ходят за курами, достойнейшими личностями. Для кур пора майских жуков все равно что для людей ярмарочное гулянье, они без передышки едят, едят, а мы едим их яйца, и еще не было случая, чтобы в яичном желтке кому-нибудь попалась лапка майского жука.

Среди песчаной вересковой пустоши сыщется лишь несколько тощих лужков, поэтому наши отцы по весне арендуют луга в долине Шпрее и там косят сено для своей скотины. Наш отец из года в год арендует луга в Нойхаузене, что между Гродком и Хочебуцем.

Средний мельник вывез себе жену, мельничиху с печальным лицом, из деревни, которая зовется Йете. Лежит эта деревня в долине Нейсе. Вместе с остальным приданым мельничиха принесла своему мужу пойменный лужок на Нейсе. Не хотелось бы думать, что он женился на ней только из-за этого лужка.

Каждый год в июне босдомская безземельная беднота перебирается поближе к рекам — заготавливать сено. Не слыхать больше визгливой брани матерей, не слыхать воркотни отцов. Некоторые косцы даже по вечерам не возвращаются домой, так и ночуют в стогах и, возбужденные ароматом свежего сена, плодят новых лоботрясов.

У Заступайтов в пору сенокоса не воцаряется та же тишина, что и в других домах. Старый мельник, который туговат на ухо, и старая мельничиха, у которой язык вышел из повиновения и все время что-то бубнит сам по себе, выясняют в подвальной кухне давние разногласия.

— Я небось из Иессена, из Иессена я, — бормочет поседелая мельничиха. — В Иессене картошка завсегда родилась эвон какая здоровая!

— Твоя правда, мелочь там росла, прям плюнуть не на что, — отвечает старый мельник.

— А тебе почем знать, — обижается мельничиха, — когда сам ты из Заброда?

— В Заброде тигерь был забродский, — парирует старый мельник.

— А в Иессене все одно знатная была картошка, — утверждает старуха. Разговор переходит в яростный спор, но не движется с места, покуда старуха не заснет, луща фасоль. Тогда старик уйдет к своему верстаку и начнет мастерить гроб. Всю жизнь он собственноручно изготавливал деревянные предметы, потребные в хозяйстве, включая деревянные башмаки на всю семью, так неужто ж ему на гроб тратиться?

На тихую пору сенокоса мельница целиком переходит в наше распоряжение. Поскольку Отто должен следить за выпечкой, Рихард, второй сын мельника, берет на себя мельницу. Рихард последний год ходит в школу. Ему тоже нравится, когда мы с восхищением глядим, как лихо он управляется. Он хочет переплюнуть своего братца Отто и показать нам такое, чего мы отродясь не видели, поэтому он останавливает мельницу и велит нам крепко привязать его к одному из крыльев. Мы привязываем его крепко-накрепко. Альфредко бежит на мельницу, он должен отвязать канат, который удерживает крылья, но у него маловато силенок, чтобы вытравливать потихоньку, и канат вырывается у него из рук. Ветряк быстро приходит в движение, чересчур быстро, привязанный Рихард начинает кричать, и мы все пугаемся до смерти. Рихард кричит всякий раз, когда оказывается внизу: «Остановите, остановите, меня счас вывернет, меня счас вывернет!» Мы предпочли бы удрать и спрятаться куда-нибудь подальше. В окошечко мельницы выглядывает мокрое от пота лицо Альфредко. «Слётайте за нашим Отто! Слётайте за Отто! Скорей!» — кричит он нам.

Отто бросает свою печь и руками в белых боксерских перчатках из теста останавливает мельницу.

Сколько раз я мечтал, раскинув руки, взмыть в воздух, как птица или как ангел; сколько раз я мечтал хоть на мгновение оказаться высоко наверху, там, где тебя никто не сможет обидеть, где тебя не настигнет ни ореховая трость Румпоша, ни родительская брань, даже голод или жажда, где у тебя только и есть дела, что вбирать в себя все видимое сверху, чтобы, спустившись на землю, рассказать обо всем увиденном остальным и тем пробудить их устремления. Но теперь я увидел, что, когда Рихард был совсем наверху, он висел вниз головой и не мог наслаждаться простором и видами и что его полет кончился жалобными воплями. Надо было привязать его к крылу вниз головой, тогда бы он, верно, смог наслаждаться вверху. О многом, очень о многом надо подумать, прежде чем отправляться в высотный полет. Да и кто позволит привязывать себя вниз головой только ради того, чтобы наслаждаться на высоте красивыми видами.

А потом выдалась ненастная осенняя ночь, и на мельнице был сам средний мельник, и пришла буря и уперлась головой и плечами в мельницу и обломала у нее два крыла. Крылья пролетели по воздуху примерно сто метров и приземлились среди пустоши. Вот это было Божье дыхание. Средний мельник только молился. А потом он рассказал, что по всей мельнице прошла дрожь, и треск, и хруст, и вихрь взмыл к небу и не опадал до тех пор, пока мельник не дочитал «Отче наш».