Стив Мартин - Продавщица

У Рэя Портера понятие добросовестности несколько иное. Он тоже хорошо провел время, то есть вечер был заряжен маленькими невидимыми ионами влечения, но это совсем не подразумевает какой-то преданности. Это означает всего-навсего, что у них будут свидания — несколько, а то и немало, — но вплоть до особых событий и обещаний, они свободны и независимы друг от друга. Впрочем, для Рэя Портера, это настолько рутинная мысль, что он даже не дает себе труда ее думать. Он позвонил ей из машины с приглашением на свидание в четверг не только потому, что она ему понравилась, но и потому, что его мучает загадка. Задним числом он пришел к выводу, что не может определить: тот участочек, что он углядел под ее блузкой, — был ли он ее кожей или телесного цвета бельем.

Взвесив «за» и «против» он решает, что это, должно быть, нейлоновая штучка, ибо для кожи то, что он видел, было чересчур матовым, чересчур идеальным, чересчур сбалансированным по цвету. С другой стороны, если это была ее кожа, то он обретет свое персональное дурманящее зелье, ходячую молочную ванну, куда сможет нырнуть, где сможет нежиться и утонуть. Он знает, что эту загадку, возможно, не удастся раскрыть в четверг, но без четверга не будет субботы, то есть еще одного логического шага к разгадке.

Он ложится в постель и вместо того, чтобы впустить потоки информации в свой мозг, позволяет символам секса образовать их собственную строгую логику. Белая блузка подразумевает кожу, кожа подразумевает бюстгальтер, который подразумевает ее груди, которые подразумевают шею, которая подразумевает ее волосы, отсюда вывод — ее живот, что неизбежно приводит к пупку и далее к бедрам, что ведет к ее белым хлопковым трусикам, что ведет к влажной линии на белом хлопке, на которую можно нажать и проникнуть на миллиметр в ее вагину. Этот доступ ведет дальше и подразумевает вкус и аромат и единство его самости, достигаемое лишь путем овладения чем-то совершенно ему противоположным. Выстроена эта логическая последовательность на серии взаимоувязанных дней, которые распространяются на несколько месяцев. Вся формула есть функция от того, является ли квадратный дюйм поверхности нейлоном или кожей, и если это нейлон, то какова же подлинная текстура квадратного дюйма им скрытого.

Мирабель уверенно проходит через хлопотливый первый этаж с его рабочими лошадками и направляется в свое прибежище на четвертом. Она взбирается по лестнице, перескакивая через две ступеньки, и — небывалое дело: она в настроении поработать. Она даже обдумывает, как продать побольше перчаток, выложив несколько на концевые столы и демонстрационные витрины по всему магазину. Затем она добирается до своего отдела, занимает пост, переплетает ноги в лодыжках и стоит там. И стоит там. Никто из начальства за весь день не проходит мимо, чтобы она могла поделиться идеей. Однако ей есть чем занять взгляд, ведь близится День благодарения, и предпраздничная лихорадка означает, что больше людей проходит мимо ее прилавка по пути куда-нибудь еще. Приходит час перерыва, и она отчетливо ощущает, что ни разу не шевельнулась за три с половиной часа.

Она решает отвести на обед два часа. Это достигается ложью. Она объясняет своему непосредственному начальнику мистеру Агасе, что у нее назначено с доктором, по женской проблеме, и что она пыталась перенести встречу, но в другое время доктор ее принять не сможет.

М-р Агаса теряет дар речи, а она говорит, что в отделе затишье, но она попросила Лизу приглядывать за прилавком, и босс ограничивается сочувственным кивком.

— У вас все в порядке? — спрашивает он.

— По-моему, в порядке, но надо бы провериться.

И она покидает магазин. Достигнув равнин Беверли-Хиллз, она заскакивает в магазинчик йогуртов — из тех соображений, что там можно получить целый обед за три доллара, — с полным до краев стаканчиком выйдя наружу, она устраивает себе солнечные каникулы на Бедфорд-драйв. В прямом солнечном свете ее волосы отливают глубокой темной синевой. Она поворачивает свой металлический стульчик в сторону многоэтажного здания, где гнездятся все психоаналитики Беверли-Хиллз, в надежде высмотреть кого-нибудь из знаменитостей. В это здание она ходит возобновлять свои рецепты, так что видит кое-кого из знакомых секретарш и медсестер, снующих туда-сюда. Рядом с ней сидит женщина столь отталкивающего вида, что Мирабель приходится неудобно развернуть тело, чтобы вывести ее за пределы своего периферийного зрения. Женщина беседует по сотовому телефону, уплетая малокалорийный йогурт в несуразных количествах. Ее жир свисает со стула и скрывает все, кроме ног. У нее волосы медные от химикатов, которые разработаны, чтоб сделать их золотыми, и прокуренное землистое лицо. Однако она говорит по телефону какие-то по-настоящему нежные вещи. Беспокоится, что кто-то болен, и Мирабель слегка поеживается от того, что ей пришлось солгать м-ру Агасе. Женщина говорит, замолкает, затем, дослушав, видимо, долгую тираду на том конце линии, произносит:

— …просто помни, милочка, именно боль изменяет нашу жизнь.

Мирабель не может постигнуть смысла этой фразы, ибо прожила с болью всю жизнь, а та осталась неизменной.

Как раз тут она видит душечку-красавчика Трея Брайена — тот входит в логово психиатров. Трей Брайен пылок, как огнемет, и это свидетельствует, что ему срочно нужна психоаналитическая помощь. Однажды она видела, что он покупал у «Нимана» что-то вроде кружевных салфеточек, чтобы украсить ими плечи своей девушки. Мирабель становилась очевидицей покупок душечки-красавца много раз и знает, что это чрезвычайно отточенный ритуал. Для коего требуется подружка, которая если еще и не знаменита, то вовсе не против прославиться. Вид подружке надлежит иметь скучающий — в том-то и цель вылазки: душечка-красавец должен приплясывать вокруг нее, слагая к ее ногам дары и пытаясь поднять ей настроение. Мирабель никак не могла взять в толк, с чего это вдруг та, кого осыпают подарками, настолько скучает. Мирабель любит получать подарки.

Важная часть ритуала покупок звездной пары — демонстрация эксклюзивности: их мир столь необычаен, столь высокоэнергетичен, что когда они пронизывают собой обычный неэксклюзивный мир, выпадают бриллиантовые росы. Мирабель как-то выпало обслуживать такую пару — подменяла продавщицу в секции «Комм де Гарсон», — и она почувствовала себя прозрачной. Словно бы это была и не она вовсе, а ее меловой абрис, приводимый в движение низшими формами жизни.

Сегодня, имея в распоряжении лишние час и пятнадцать минут и потоки солнечных лучей, даром что ноябрь на дворе, она решает проведать конкурентов и пройтись по перчаточным отделам других магазинов. По крайней мере, посочувствует другим печальным, потерянным девушкам, одиноко томящимся за своими прилавками. Первая остановка — «Сакс Пятая Авеню» на Уилшир-бульваре: там она обнаруживает собственную копию, праздно парящую вдали от всех над никому не нужным товаром. Мирабель называет свое имя и место работы и звук человеческой речи приводит продавщицу в такое смятение, что Мирабель готова угостить ее «серзоном» лишь бы та успокоилась.